Государственная Дума Российской империи, 1906–1917 гг. - [299]
Обстановка в стране ко времени возобновления заседаний Думы — это обостренное ожидание «дворцового переворота». Существует большая литература о наличии двух заговоров, с одной стороны — заговора царицы, с тем чтобы разогнать Думу, установить военную диктатуру, заключить мир с немцами, но эта версия не находит подтверждения, и, более того, она опровергается материалами чрезвычайной следственной комиссии. Сложнее со вторым заговором, который якобы готовил Гучков с группой офицеров и генералов, опиравшийся на определенные силы в Думе. Эта старая гипотеза в последние годы выступает в виде формулы о масонском заговоре. Она порождена мемуарами видных в прошлом деятелей, признавшихся в конце 50-х гг. XX в. в своей связи с ложами и до этого долгие годы замалчивавших свою деятельность в качестве масонов, весьма бурную в начале века.
В. Шульгин вспоминает, что в беседах, имевших место в январе 1917 г. в столицах Москве, Питере, Киеве, господствовало ожидание скорого переворота, революции. «Мы идем к пропасти». Таков был общий глас, о революции и перевороте «воробьи чирикали за кофе в каждой гостиной»>33.
Милюков выделял январь — февраль в особый исторический этап, отличительной чертой которого было то, что «все политические силы (Дума, царский двор, армия, Земгор и, наконец, „улица“) вступили в открытую борьбу и готовились к чему-то, готовились»>34. Это «к чему-то» долго оставалось за исторической завесой. Ныне, опираясь на источники, можно говорить, что начало года — это пролог к февральскому перевороту и что события обогнали сценаристов.
Шульгин описывает одно совещание руководителей Прогрессивного блока Думы, деятелей Земгора, имевшее место «где-то в конце января», на встрече присутствовали Милюков, Ефремов, Шингарев, Шидловский, Гучков «и еще разные». Обсуждали планы захвата власти (вспомним мечту Милюкова о двух полках у Таврического дворца). «Но готовых к выступлению сил не было». К концу января «гора родила мышь, — свидетельствует Шульгин, — поговорив, разъехались… Эти попытки были жалкие, бессилие людей, меня окружавших, и свое собственное заглянуло мне в глаза». Гучков, имя которого столь часто вспоминают в связи с переворотом, вспоминает, что в его планы входила не ликвидация старой системы, а лишь ее реорганизация, что новое правительство намеревалось составить из представителей старой бюрократии с незапятнанной репутацией, как Сазонов, Кривошеин и др., что ему представлялось это более вероятным, реальным, чем создание «парламентского кабинета». Гучков также признает, что никого из высшего генералитета в заговор вовлечь не удалось>35.
Большое значение для понимания планов переворота, той роли, которая отводилась Думе, и роли, которую сыграли ее руководители, падения монархии и образования Временного правительства, имеют материалы встреч и бесед А. И. Гучкова с Н. А. Базили>36. «Как само Временное правительство создавалось. Откуда Керенский, Некрасов, Терещенко. Как они мало-помалу кристаллизовались, как постепенно они сознавали, что подходят к этой ответственной роли… Милюков тут играл большую роль», — говорил Базили. «Он главный», — уточнил Гучков. Далее в беседе выяснилось, что после выступления («в начале революции») Милюкова в Думе 1 ноября имел место ряд совещаний виднейших членов Думы с участием Гучкова, Милюкова, Родзянко, Шидловского, Шингарева, Годнева, Львова, Некрасова, Терещенко. Видную роль играл на них Родзянко — «с ним очень считались», и его любимец, глашатай его идей Терещенко. С официальным правительством этот «теневой кабинет» не считался, к нему «все относились очень пренебрежительно». Обсуждался вопрос, что делать в случае неизбежного «уличного бунта». Постановили воспользоваться им и после свержения старого порядка взять всю власть в свои руки. Как возможный, но маловероятный исход допускали, что сам царь перед угрозой бунта призовет Думу («блок») к созданию правительства. В этих совещаниях Милюков шел напролом. Он потряс основы и надеялся, что там, «наверху», осознают необходимость смены людей. Борьба шла за исполнительную власть. Какая-нибудь комбинация с Кривошеиным, Игнатьевым, Сазоновым вполне удовлетворила бы заговорщиков.
«В порядке обсуждения Гучков высказал мысль, что уповать на использование победы „уличного бунта“ опасно, ибо руководители его власть уже из своих рук не выпустят. Выход искали в дворцовом перевороте, в предупреждении бунта. Было ясно, что только ценой отстранения государя возможно получение известных шансов в успехе создания новой власти; заглянули в свод законов, нашли статью о регентстве… То, что вскоре было осуществлено, тогда было ясно: отречение государя в пользу сына, а дальше — по закону. У всех было ясно одно желание, возможно меньше трясти основу <…> хирургическая операция в смысле революционного акта воздействия на государя, в смысле отречения… чтобы не разрослось в гангрену. Это должны были сделать люди государственного ремесла». Гучков утверждал, что речь шла о передаче власти в руки людей типа бывших министров.
В этой хирургической операции, которую заговорщики хотели осуществить «почти по своду законов», особую роль отводили наследнику Алексею, явно копируя Смутное время и Земские соборы. Гучков говорит: «Избави Бог образовывать чисто общественный кабинет. Ничего бы не вышло. Мне казалось, что чувство презрения и гадливости, то чувство злобы, которое все больше нарастало по адресу верховной власти (и разжигалось тем же Гучковым, Милюковым и пр. —
