Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России - [22]
Законодательство, в иных случаях весьма строгое, считало пьянство не отягощающим, а наоборот, смягчающим вину обстоятельством; поэтому убийство собственной жены в пьяном виде за два аршина сукна или за «невежливые слова» уже не влекло за собой смертную казнь, поскольку имелась причина, хотя и «не великая»>{125}. За столетие развития «государева кабацкого дела» пьянство все более проникало в народный быт, начиная постепенно деформировать массовое сознание, в котором «мертвая чаша», лихой загул, «зелено вино» стали спутниками русского человека и в светлые, и в отчаянные минуты его жизни.
Достаточно хорошо сохранившиеся вотчинные архивы русских монастырей и частных лиц XVII века содержат множество мелких судебных дел о пожарах, побоях, ссорах, кражах на почве пьянства, которое постепенно становилось все более распространенным явлением. Кто просил у власти возместить «бесчестье» (т. е. оскорбление) со стороны пьяницы-соседа, иной хотел отправить пьяницу-зятя в монастырь для исправления, а третий требовал возвратить сбежавшую и загулявшую с пьяницами жену. Вот пример, типичный, к сожалению, не только для того времени: в октябре 1676 г. московский «ворóтник» (караульщик) Семен Боровков вынужден был жаловаться своему начальству в Пушкарский приказ на сына Максима: «…тот де сын его, приходя домой пьян, его Сеньку бранит и безчестит всегда и мать свою родную бранит же матерны и его Сеньку называет сводником…»
Порой к верховной власти приходилось взывать и весьма влиятельным людям. Прославленный воевода, боярин князь Д. М. Пожарский вместе со своим двоюродным братом подал царю Михаилу челобитную с жалобой на племянника: «На твоей государевой службе в Можайске заворовался, пьет беспрестанно, ворует, по кабакам ходит, пропился донага и стал без ума, а нас не слушает. Мы, холопи твои, всякими мерами его унимали: били, на цепь и в железа сажали; поместьице, твое царское жалованье, давно запустошил, пропил все, а теперь в Можайске из кабаков нейдет, спился с ума, а унять не умеем». Отчаявшийся полководец просил сдать непутевого родственника в монастырь>{126}.
Царев кабак в народном восприятии выглядит уже чем-то исконным и отныне прочно входит в фольклор и литературу. Герои-богатыри Киевской Руси (цикл былин складывается как раз в это время) просят теперь у князя Владимира в качестве награды:
Туда же непременно отправляются и другие герои народных песен: молодец, отбивший у разбойников казну, или любимый народный герой Стенька Разин:
Так поступали и вполне реальные новгородцы XVII века, повстречавшиеся ученому немцу Адаму Олеарию: «Когда я в 1643 г. в Новгороде остановился в любекском дворе, недалеко от кабака, я видел, как подобная спившаяся и голая братия выходила из кабака: иные без шапок, иные без сапог и чулок, иные в одних сорочках. Между прочим, вышел из кабака и мужчина, который раньше пропил кафтан и выходил в сорочке; когда ему повстречался приятель, направлявшийся в тот же кабак, он опять вернулся обратно. Через несколько часов он вышел без сорочки, с одной лишь парою подштанников на теле. Я велел ему крикнуть: Куда же делась его сорочка? Кто его так обобрал? На это он, с обычным их …б твою мать, отвечал: Это сделал кабатчик; ну, а где остались кафтан и сорочка, туда пусть идут и штаны. При этих словах он вернулся в кабак, вышел потом оттуда совершенно голый, взял горсть собачьей ромашки, росшей рядом с кабаком, и, держа ее перед срамными частями, весело и с песнями направился домой»>{128}.
Одна из повестей XVII столетия рассказывает о бражнике, которого апостолы и святые вынуждены были пропустить в рай, поскольку «он и всяким ковшом Господа Бога прославлял, и часто в нощи Богу молился». Интересно, что этот сюжет хорошо известен и в Западной Европе; но во французском и немецком вариантах его герой имеет обычную профессию: он крестьянин или мельник. В русской же повести райского блаженства добивается именно пьяница-бражник; вопреки евангельским заповедям («Пьяницы не наследят царства небесного») апостол Иоанн Богослов признает: «Ты ecu наш человек, бражник, и герой усаживается в раю в лутчем месте»>{129}.
Однако в общественном мнении кабацкая тема оборачивалась и своей трагической стороной безысходностью. Пожалуй, наиболее в этом смысле замечательна «Повесть о Горе-злочастии», в чем-то сходная с притчей о блудном сыне: «добрый молодец» из купеческой семьи пожелал жить своим умом, но потерпел полное крушение, и неодолимое Горе обращается к нему:
