Государево кабацкое дело. Очерки питейной политики и традиций в России - [20]

У нас, к сожалению, нет данных об успехах экономической и социальной политики Ордина-Нащокина. Но известно, что после отъезда воеводы «вольные питейные промышленники» Пскова начали тяжелую борьбу с откупщиками, желавшими вернуть себе утраченную монополию на кабаки. Осаждаемое противоречивыми челобитными псковичей правительство решило провести что-то вроде референдума и «опросить всяких чинов людей» в городе и уезде о форме питейной торговли. Но эта мера ничего не прояснила: большинство опрошенных — местные служилые люди и окрестные крестьяне — отговорились незнанием проблемы^{111}. В итоге реформа была свернута, и государственные кабаки утвердились по-старому.

Мертворожденными оказались и последующие постановления 1681 г. о новой ликвидации откупов; по-прежнему ожесточенно, но безрезультатно продолжалась борьба с корчемством. На пороге петровских реформ, в 1698 г., был принят очередной, грозный с виду, но смешной в российских условиях указ, «чтоб никто чрез свою силу не пил и от безмерного питья до смерти б не опился», за это собутыльникам грозили наказание кнутом и 20-рублевый штраф^{112}. Судьбу указа предсказать нетрудно.

Единственными реальными достижениями этой отрасли хозяйства стали к концу столетия некоторое расширение ассортимента (посетителям московских кабаков в 1698 г. предлагалось вино простое и «двойное», а также водки анисовая и лимонная в качестве особо дорогих настоек, стоимость которых в 4 с лишним раза превышала цену обычного вина) и требование «плохому вину и водкам опыты приносить», т. е. проверять качество поступавшей от подрядчиков продукции. Государеву казну начала пополнять и закуска: «харчевные промыслы» в кабаках и рядом с ними также стали отдаваться на откуп всем желающим.

Полумеры и увещевания никак не могли поколебать сложившуюся систему выкачивания денег через сеть казенных кабаков. Относительная слабость российской экономики не позволяла отказываться от кабацкой монополии — надежного средства пополнения казны. По подсчетам современных исследователей, питейная прибыль насчитывала в 1680 г. примерно 350 тыс. рублей при общей сумме доходов государства в 1 220 тыс. рублей^{113}. Но дело было не только в доступности казенного питья оно, как мы видели, стоило довольно дорого. На формирование российского варианта алкогольного потребления оказали влияние и иные факторы.

Кабак и общество XVII века. Становление национальной государственности в силу отмеченных обстоятельств сопровождались утверждением жесткой бюрократической системы и самодержавным деспотизмом, перед которым знатный боярин имел не больше прав, чем простой мужик. Последний же с конца XVI века постепенно терял свои личные права и превращался в крепостного светских и церковных землевладельцев. К середине XVII столетия в России складывается своеобразный общественный строй, когда все социальные слои имели, прежде всего, обязанности и минимум прав. Общее «похолопление» общества, непрерывные крестьянские восстания, политическая борьба и иностранная интервенция начала XVII века плодили множество выбитых из привычной жизненной колеи «ярыжек», «казаков», «гулящих людей», для которых кабак становился желанным пристанищем.

Кроме того, «бунташный» XVII век стал и временем своеобразного культурного надлома, когда устоявшиеся московское мировоззрение и образ жизни столкнулись с чуждой «немецкой» культурой и первыми попытками реформ, разрушавших прежний быт. Новации и вызванные ими конфликты производили определенный «сдвиг в нравственном пространстве» московского человека. Его результатом для одних было приветствие начавшихся перемен, для других — уход в глухую оппозицию, в раскол, в бегство, в том числе и в кабак, становившийся чем-то сродни «бессмысленному и беспощадному» русскому бунту^{114}.

В то время иноземцы отмечали специфические особенности русской питейной традиции, отчетливо проявившиеся уже в конце XVI века. Англичанин Флетчер удивился тому, что родные «не смеют вызывать» из кабака пьяницу, пока он не пропьется окончательно. Созерцание городской «голи кабацкой» и разгула в кругу знати и крупного купечества послужило иностранным дипломатам и купцам основой для суждений о якобы небывалом повседневном пьянстве русских, вплоть до уверений, что этому пороку подвержены в России все мальчики и девочки^{115}.

Однако наиболее внимательные иностранцы, указывавшие на российское пьянство, все же отмечали, что этот порок характерен скорее для «именитых мужей», имевших деньги и время для подобных удовольствий. «А простой народ, слуги и рабы по большей части работают, говоря, что праздничать и воздерживаться от работы дело господское», — писал уже цитировавшийся выше Герберштейн. Вслед за ним и дипломаты XVII века Н. Варкоч и Я. Рейтенфельс отмечали воздержанность к вину русских крестьян, которые, «будучи обречены на тяжкую работу и прикреплены к земле, безнаказанно оскверняют праздничные дни, благодаря снисхождению законов, работою на себя, дабы не пропасть, так как в течение всей недели они обязаны в поте лица трудиться на своих господ»^{116}.

«Домострой» также решительно осуждал многое пьянство, от которого