«Горячий свой привет стране родной…» - [6]

Кожей ласково зеленой

И томительно вопьется

В сердце жертвы обреченной.

Пляской — лаской наслажденья —

Мысли темные развеет,

И огнем прикосновенья

Душу бедную согреет.

Тихим ядом утешенья

Усыпит больную совесть,

И накроет легкой тенью

Снов мучительную повесть…

Если с дрожью сладострастья

Хочешь мести глянуть в очи,

Если хочешь призрак счастья

Увидать во мраке ночи, —

Выпей чувственный напиток

Думы горько прихотливой,

Вечно сладостный напиток

Сплетни — змейки шаловливой.

Сердцу

Молчи, безработное сердце,

И смейся над черной нуждой,

Ты скоро, наверно, узнаешь

Последний, решительный бой.

Давай твою руку, товарищ,

Ты будешь в борьбе не один,

Познавший суровою жизнью

Всю ложь золотых середин.

На клич городской баррикады

Мы выйдем из темных углов

И сбросим в колодец забвенья

Надменных и глупых врагов…

А после на знамени ярком

Мы впишем наш лозунг святой:

Спи, прошлое, жизнь в настоящем,

Жизнь — солнечный путь над землей!

Уголок памяти

Меня теперь уже никто не вспомнит,

Никто не обернется на мой шаг —

Холодный ветер в спину мне погонит

Сухую пыль да лай чужих собак.

Пройду с горы, где озеро седое

Зеленой тиной глянет на меня…

Проходит жизнь, проходит все земное,

Пустыми побрякушками звеня.

Спокойные, родные Палестины,

Все те же вы, да я уже не тот —

Заглядываю в окна, у рябины

Ищу того, кто больше не живет.

Все умерли, уехали, уплыли,

В пустом саду торчат гнилые пни —

Тропинки лишь, наверно, не забыли

Моей веселой детской беготни.

Вот площадь, где, бывало, от футбола

Всегда висел мальчишеский кагал,

Но где была приветливая школа,

Теперь стоит трехъярусный вокзал…

Пора домой, пусть в памяти потонет

Все то, что я так бережно хранил…

Меня теперь уже никто не вспомнит,

Никто не скажет: «Здравствуй, Михаил».

Московит

Да, я из той холодной дали,

Где шум лесов и рокот вод

Плетут канву такой печали.

Какой не знает ваш народ.

Там песня — птица золотая —

Приносит радостный привет,

Там ветры буйные гуляют.

Лаская грусть, какой здесь нет…

Я берегу больную ласку

Прозрачных, северных ночей —

Я лучше расскажу вам сказку

О странной родине моей.

Но не просите песни звонкой,

Когда мне не о чем скорбеть, —

Я слишком сыт для грусти тонкой,

Я слишком счастлив, чтобы петь.

Завтра

Еще одно воспоминанье,

Еще один глоток вина —

Не омрачай мое сознанье

Виденьем завтрашнего дня.

Не пережитое тобою

Еще сегодня не прошло,

Оно парит над головою

Невозмутимо и светло.

А завтра — праздничные ризы

Или последнее прости,

Какие новые сюрпризы

Захочет жизнь преподнести.

Пускай слепое ожиданье

Не видит завтрашнего дня —

Еще одно воспоминанье,

Еще один глоток вина.

Вызов

Там, где пронзительно и остро

Гуляет ветер над водой,

Лежит мой заповедный остров,

Покрытый снежной пеленой.

Туда, в безжизненные грани,

Меня надежды понесли —

Найти в холодном океане

Последний путь своей земли…

Я мыслю: волею упорной

Раздвинуть каменные льды,

Пусть мой корабль плывет по черной

И узкой полосе воды.

И близкий так к заветной цели,

Я клич бросаю в темноту:

Беснуйтесь, снежные метели,

Вы рвете только пустоту.

1932

Дорога

Дорога поет и шумит, как река,

Съедая на сердце тоску,

Как кони степные, летят облака

В каком-то горячем скаку.

Уж скоро потянутся птицы на юг

Крикливой такой чередой —

Дорога, старинный и верный мой друг,

Дай снова обняться с тобой.

Знакомые песни я вновь узнаю —

Да, это моя сторона.

Вот только боюсь, что в домашнем краю

Никто не узнает меня.

Придут посмотреть заграничный костюм,

Да слов не найдется со мной.

И я замолчу, спотыкаясь от дум,

Усталый, нелепый, смешной…

Старинная бабка на чей-то вопрос

Прошамкает только: «Кажись…

И ликом похож, и отцовский и рост,

Ну что же, пришел — так садись».

Мама

Остров прекрасной жалости

В море житейских бед.

Мама, купи мне, пожалуйста,

Трехколесный велосипед…

Помнишь, зелень крапивная

Дико цвела у крыльца?

Ты была тогда очень красивая,

С полным овалом лица.

С вечными, звонкими песнями

В праздник пекла пироги,

Весело прыгали блесками

Серьги и кольца твои…

Да. Да. Конечно. Разумеется.

Сказка превращается в быль,

Память же былью развеется,

Как ветром дорожная пыль.

И никому не надо шалости,

Растянутой на тридцать лет…

Мама, купи мне, пожалуйста,

Пробочный пистолет.

Отчего ты так молчалива,

На тебе не видно лица…

А чудная была крапива

У самого крыльца!

1939

Ночь

Вечер — сторож долгих снов —

Разомкнул свои объятья,

Словно символы проклятья

Стали остовы домов.

В тихом беге на восток

Гасли искры золотые,

Сыпал стрелы ледяные

Ветер — яростный стрелок.

Где-то плакал хриплый альт

Обескровленной машины,

Оскорблено бились шины

О бесчувственный асфальт…

На заплеванных углах,

Ожидая пьяной шутки,

Зябко жались проститутки

С кротким ужасом в глазах.

Ночь была полна чудес…

Где-то пели и плясали.

Но пришло полно печали

Утро — блудный сын небес.

Свет упал, и сторож снов

Снова сжал свои объятья.

Словно призраки проклятья

Были тени от домов.

Поэма для виолончели

Ветер, ночью заблудившийся, играл,

В темном небе плыли звезды-пузыри,

Желтых листьев сумасшедший карнавал

Собирался веселиться до зари.

Ветер песенки насвистывал, шутя

С тополями на бульваре городском,

И, о чем-то вспоминая и кряхтя,

Пререкался с буйным ветром старый дом.

А за окном плакала одинокая

Девушка с лакированными ногтями.

У ней красные глаза и тихое сердце.

На комоде — фотография мамы,