Горсть патронов и немного везения - [16]

И призываю милость ко всем падшим.

4

На посту ГАИ на Кольцевой меня тормознули. Не знаю, что они там унюхали, запах дерьма из салона вроде уже выветрился. Значит, нужно было просто приготовить документы. Пока вальяжный, как гусь, еще не побывавший в духовке, постовой приближался к «Ягуару», я включил в салоне свет и, доставая из-за козырька бумаги, случайно узнал себя в зеркальце. Свет я тут же выключил, но думаю, что все же не ошибся: под гнусной личиной человека с кровоточащей раной на скуле, заплывшим глазом, приконченной паленой резиной небритостью был именно я!

— Старшлейтннтптрслж-жжбы… веров… ваш-шдокмнты, — не разжимая зубов, в тысячный раз за сегодняшнее дежурство проговорил мент.

Быстренько проверив языком зубы и убедившись, что все на месте, я улыбнулся и протянул документы. При этом старался не поворачиваться к нему деформированной половиной лица. Он дольше, чем бы мне хотелось, рассматривал пластиковый квадратик удостоверения, еще дольше — меня, потом стал идентифицировать эти два предмета.

— У вас все в порядке? — спросил так, будто состоял со мной в сговоре.

— Абсолютно.

Качнувшись с пятки на носок и с тоской посмотрев на циферблат луны, которая имеет обыкновение светить тогда, когда ее не просят, он провел лучом фонарика по пятнистому боку «ягуара», словно искал на нем ценник.

— Откройте багажник.

Если бы стольник состоял из пятерок, я бы поиграл с ним в «Поле чудес»: предложил бы ему пятерку за то, чтобы багажник не открывать, потом добавил бы еще пятерку и еще, он бы, разумеется, отказался, и тогда бы я нехотя, подозрительно покосившись по сторонам, чтобы он положил руку на кобуру, распахнул перед ним совершенно пустой багажник. Он у меня всегда пустой — принципиально. Но сейчас было не до «Поля чудес», я вышел с покорностью хорошо воспитанного палкой бурсака.

Ветерок холодил ноги, особенно правую. Покуда служивый обследовал днище пустого багажника на предмет «отсутствия наличия следов наркотического вещества», я опустил глаза вниз и увидел… свою голую правую ногу и поцарапанное колено левой — следы благодарности освобожденных узников.

— Проезжайте, — вернул удостоверение гаишник, но уходить не спешил, подозрительно глядя мне вслед.

И пока за туманами видеть мог паренек, я с честью завоевывал золотую надпись на борту «Ягуара»: «Образцовый водитель», но как только вырвался на Каширское, поставил под сомнение заявленные в технических характеристиках ходовые качества иномарок, следовавших в попутном направлении: время приближалось к юбилейной отметке — вот уже полсуток я продирался сквозь тернии, а розами все не пахло. Но, как сказал некто Мариус Петипа: «В танце главное — не останавливаться» (лично я с ним знаком не был, но эту фразу любила повторять жена Нежина Ника, не состоявшаяся по ряду объективных причин актриса).

Не уступал «Ягуару» в скорости только «желтоглазый». В конце концов он мне надоел (я вообще не люблю, когда кто-то стоит за моей спиной). Пора было с ним разобраться.

Притормозив на перекрестке, я резко развернулся; по мокрому асфальту меня пронесло юзом и поставило в крайний правый ряд — то, что надо! Потом я отъехал метров сто вниз и проделал то же самое, только наоборот, пропустив «желтоглазого» к светофору поближе. Пусть почувствует, что испытывает человек, у которого висят на хвосте.

Да, это был «БМВ». Тот самый, черный, с нахальными пассажирами на борту: одним громоздким, как афишная тумба, в черном пиджаке (с непременно засахаренным перхотью воротником), другой — бритый, в кожане — так, кажется, обрисовала их Наташа. Кто были двое других и были ли они там вообще, я не знал. Во всяком случае, теперь мы больше не играли в жмурки — шапку-невидимку с дракона я снял.

«Желтоглазик» поехал дальше — а что ему оставалось делать? — я же свернул направо, на шоссе Энтузиастов, ездить по которому в это время суток энтузиастов не находилось.

Есть что-то общее у шоссе с человеческой жизнью: то и другое — полосами. По мудрому неписаному закону, прежде чем стать лучше, должно быть много хуже. И наоборот. Мне уже до дома-то оставалось рукой подать, как вдруг фары следовавшей позади машины увенчались синей звездой — пульсаром. Сирену мои новые друзья не включали, чтобы не будить уставших от праведных трудов граждан, но мигать им, кроме меня, было некому. Я притормозил до восьмидесяти, убедился, что на сей раз дело предстоит иметь не с ГАИ — «Мерседес» муниципалов с группой вооруженных бездельников включил форсаж и стал прижимать меня к бордюру. Я прижался к нему, как к щеке любимой, и пока они тормозили, разминали свои затекшие ноги в кованых башмаках от Куликова, успел засунуть под резиновый коврик три экземпляра контракта, а в четвертом наугад расписался за клиентку.

Эта порода, упиваясь ночной вседозволенностью и собственным хамством, не церемонилась, и старший наряда лейтенант представляться не счел нужным.

— Выйдите из машины! — распахнул дверцу «ягуара», словно я был премьер-министром Черномырдиным, а он — моим телохранителем.

Трое остальных делали все так, как их научили на тренировочной базе при отработке приемов захвата особо опасного вооруженного преступника: по каким-то своим приметам сразу определив, что я не премьер, заставили меня положить руки на крышу «Ягуара», посадили в полушпагат и проворно обыскали. Спрашивать у них: «А в чем, собственно, дело, ребята?» — было все равно что дарить телевизор слепому. Дело было просто в плане добычи кого-нибудь вооруженного — не возвращаться же с охоты с пустыми руками!