Горная дорога - [11]
Ведущей вдаль, за горизонт сквозной.
И я узнала, как ты широка,
И не вместить тебя в оконной раме.
Ты стала полем, синими горами,
Призывом паровозного гудка.
Ты стала песнею, слетевшей с губ,
Знаменами октябрьского парада,
И дымом заводских высоких труб,
И гроздьями тугими винограда.
Родной Москвой ты стала для меня,
И вопреки бескрайним расстояньям
Есть у меня ближайшая родня
На сопках и под северным сияньем.
Ты исподволь врастала в жизнь мою,
И сто дорог вели с тропинки горной,
Необозримо стала ты просторной,
Но я тебя повсюду узнаю.
Да, узнаю! Пускай такой ты стала,
Что не обнять и взглядом не объять.
И все-таки, как с самого начала,
Я узнаю в тебе родную мать!
1954
ПЕРЕД ОЧАГОМ.Перевод К.Ваншенкина
Светлой памяти моей бабушки.
Я вижу: опустившись на колени,
Огонь вздувает бабушка моя,
Чтобы на стенке
Задрожали тени
И над трубою
Поднялась струя.
Чтоб, если гость появится на тропке
Со стороны синеющей гряды,
Нашлись бы —
Миска добрая похлебки,
Огонь,
Глоток вскипающей воды.
Сидит она,
В добро людское веря,
Безропотна, спокойна, нестрога.
Лишь дал бы бог
Раскрыть пред гостем двери
Да поднимался б
Дым от очага.
То утро жизни… Луч лизнул
ступени…
То мой рассвет… О чем-то грежу я.
Тихонько опустившись на колени,
Огонь вздувает бабушка моя.
1956
СКАЗКА. Перевод Е.Ильиной
На тахте — подушек разноцветный ворох.
Розами усеян бабушкин ковер.
Вьется пламя в печке, слышен треск
и шорох.
И глядят мальчишки на огонь в упор.
Что-то вяжет бабушка. Вяжет и негромко
Тянет, словно нитку, сказку древних дней.
А за дверью вьюга… Поднялась поземка,
Сказочная нитка вьется вслед за ней:
— Жил бедняк на свете. Он пробрался к хану
И похитил дочку. Гневно хан велит:
«Голову срубите вору и смутьяну!»
И за это гору золота сулит.
Слушают ребята сказку молчаливо.
Разве можно лечь им и забыться сном?
Варево над печью что-то говорливо
Булькает, болтает в казанке своем.
…Чьи мечи сверкают? Это кто же мчится?
Гонится за юношей свора палачей.
Выдернул перо он из крыла жар-птицы,
Полетел и скрылся от лихих мечей…
Веселится пламя. Извиваясь, пляшет.
Подскочила крышка вдруг на казанке,
И сказала что-то, поднимаясь, каша
На своем невнятном, странном языке.
Замолчала бабушка. Надо всех кормить.
И волшебной сказки оборвалась нить.
1957
ДОМИК.Перевод Д.Орловской
Снеговая шубка, ледяная шапка,
Кустики примерзли к ледяным камням.
Подо льдом и снегом — теплый запах
хлеба,
Тихо и уютно около огня.
На тахте узорной мягкие подушки,
Бабушка у печки штопает носок.
За столом читает белокурый мальчик,
Белокурый мальчик учит свой урок.
Радио на стенке говорит негромко.
Ровный, тихий голос каждому знаком.
А ему на печке на своем наречье
Подпевает чайник тонким голоском.
За окошком вьюга, за окошком ветер
Носится по крышам, злобен и жесток.
На окошке в доме весело смеется
Маленький и дерзкий огненный цветок.
1957
HАШ УМНЫЙ ЧАЛО. Перевод В.Соколова
Выпал снег большой, пуховый,
Солнце выглянуло снова.
И, как бабушка, избушка,
Белую накинув шаль,
Призадумалась о чем-то,
3агляделась вдаль.
А снаружи, под стеною,
Там, где сухо и тепло,
Лапы вытянув, улегся
Умный, добрый наш Чало.
Он не бродит по задворкам.
Он, как полагается,
Не рычит на всех без толку,
В людях разбирается.
Часто воет на луну,
Лаем ночь пугает.
Но на солнце
никогда
Наш Чало не лает.
1956
ПРОДАВЕЦ ЦВЕТОВ. Перевод В.Звягинцевой
Седой старик в бешмете,
В большой мохнатой шапке
Несет цветов охапки
На радость всем на свете.
С окраины далекой
Идет — спокойный, строгий,
Под ивою высокой
Садится у дороги.
Он знает, что цветами
Путь встречи убирают,
И добрыми руками
Цветы перебирает.
Цветы — его забота,
Вседневное старанье,
Пусть радует кого-то
Цветочное дыханье.
Сидит старик на камне
И в праздники и в будни:
Он зимними руками
Весну приносит людям.
1948
«На окне, покрытом инеем…» Перевод В.Звягинцевой
На окне, покрытом инеем,
Лес нарисовала вьюга,
А по многим виден линиям
Ветер, прилетевший с юга.
Он с любовью беспримерною
Рисовать цветы старался,
От зимы устал, наверное,
И о мае размечтался.
1953
«Со своей невесткой милой…» Перевод Е.Ильиной
Co своей невесткой милой
В дни, когда цветет миндаль,
В старый сад я уходила,
В зеленеющую даль.
И под крышей шелестящей
Речь, бывало, поведем
О добро, о зле, о счастье
И о нас самих потом.
Я любила грусть, бывало,
И, печали не тая,
Все невестку обнимала
И расспрашивала я:
— Расскажи мне, если можешь,
Ты о жизни, о любви.
Что всего, всего дороже?
И что выше? Назови!..
Но без слов она глядела
На белеющий миндаль,
И в глазах ее густела
Молчаливая печаль.
Я была ее моложе
И расспрашивала вновь:
— Что же, что всего дороже? —
И она в ответ: — Любовь…
Так мечтали вечерами
Мы с невесткою вдвоем.
Ветерок летал над нами
И над старым миндалем.
1956
«Черноволосая девчонка…» Перевод И.Миронер
Черноволосая девчонка,
Зажав цветной подол в горсти,
Бредет по дну, смеется звонко
И хочет камешек найти.
Ручей журчит, поет, играет,
Но все находки не видать.
Исканий жажда не стихает,—
Куда идти? И где искать?
И можно ль клад, хоть самый малый,
Найти в бездонной глубине?
Усни, чернушка, ты устала,
Быть может, сыщется во сне…
Для 14-летней Марины, растущей без матери, ее друзья — это часть семьи, часть жизни. Без них и праздник не в радость, а с ними — и любые неприятности не так уж неприятны, а больше похожи на приключения. Они неразлучны, и в школе, и после уроков. И вот у Марины появляется новый знакомый — или это первая любовь? Но компания его решительно отвергает: лучшая подруга ревнует, мальчишки обижаются — как же быть? И что скажет папа?
Без аннотации В историческом романе Васко Пратолини (1913–1991) «Метелло» показано развитие и становление сознания итальянского рабочего класса. В центре романа — молодой рабочий паренек Метелло Салани. Рассказ о годах его юности и составляет сюжетную основу книги. Характер формируется в трудной борьбе, и юноша проявляет качества, позволившие ему стать рабочим вожаком, — природный ум, великодушие, сознание целей, во имя которых он борется. Образ Метелло символичен — он олицетворяет формирование самосознания итальянских рабочих в начале XX века.
В романе передаётся «магия» родного писателю Прекмурья с его прекрасной и могучей природой, древними преданиями и силами, не доступными пониманию современного человека, мучающегося от собственной неудовлетворенности и отсутствия прочных ориентиров.
Книга воспоминаний геолога Л. Г. Прожогина рассказывает о полной романтики и приключений работе геологов-поисковиков в сибирской тайге.
Впервые на русском – последний роман всемирно знаменитого «исследователя психологии души, певца человеческого отчуждения» («Вечерняя Москва»), «высшее достижение всей жизни и творчества японского мастера» («Бостон глоуб»). Однажды утром рассказчик обнаруживает, что его ноги покрылись ростками дайкона (японский белый редис). Доктор посылает его лечиться на курорт Долина ада, славящийся горячими серными источниками, и наш герой отправляется в путь на самобеглой больничной койке, словно выкатившейся с конверта пинк-флойдовского альбома «A Momentary Lapse of Reason»…
Без аннотации.В романе «Они были не одни» разоблачается антинародная политика помещиков в 30-е гг., показано пробуждение революционного сознания албанского крестьянства под влиянием коммунистической партии. В этом произведении заметно влияние Л. Н. Толстого, М. Горького.