Горький ветер - [2]

— Да, конечно, — сказал Джесс, пожимая руку Майкла. — Добро пожаловать. Вы тот самый капитан Эндрюс, что из Кингз-Хилл-хауса?

— Да, тот самый, — сказал Майкл. — Оттуда, прямо за станцией.

— Я как-то ставил вам новую изгородь на выгоне. Давно, еще когда был жив ваш отец.

— Вам, наверное, было бы приятно узнать, что она еще стоит.

— Еще бы, — сказал Джесс. — Она сделана из отличной древесины.

Его чувство собственной значительности не знало границ. Он расхаживал с важным видом. Эндрюсы были людьми известными. Они жили в Чепсворте многие годы. Но сегодняшнее торжество Джесса было несколько омрачено. Вместо маленького нарядного пони с коляской на станции их ждал старый фургон с мешками стружек и опилок, запряженный понурой лошадью по кличке Кольер.

— Во всем виноват твой дед, — сказал Джесс ворчливо. — Он взял коляску, чтобы ехать в Апхэм. И прочистив горло, обратился к Майклу: — Мы можем подвезти вас, капитан?

— Спасибо, я лучше прогуляюсь немного.

Он постоял на тротуаре, помахав им вслед. Джесс помахал в ответ, немного смутившись.

— Как ты думаешь, он отказался ехать из-за этого фургона?

— Ну конечно же, нет, — сказала Бетони. — Он не такой сноб, как ты, папа.

Сидя рядом с ним, она сжала его руку, как бы ободряя. Он не всегда мог понять, когда его дразнят.

Старый дом в Коббзе был тихим и спокойным в окружении дубов и вязов. Из плотницких мастерских сюда не доносился никакой шум. Теперь по субботам работу заканчивали в двенадцать часов. Только старик Тьюк всегда находил себе какую-нибудь работу.

— Вы покрасили вывеску, — заметила Бетони, когда они проезжали мимо ворот мастерской. Фамилии Изарда и Тьюка сияли свежей черной краской на белом фоне. — Что происходит, когда меня нет даже несколько дней!

— Это молодой Том сделал. У него хорошо получается покрасить что-нибудь. У него это от бедного покойного папаши.

В большой кухне мать накрывала на стол. Когда Бетони вошла, она остановилась и приветливо улыбнулась ей. Ее беспокойный взгляд предупредил Бетони, что кто-то прячется за дверью. Она рывком открыла ее и прижала маленького братишку, Дика, который уныло вошел, держась за нос.

— А, они тебе сказали! — протянул он с досадой. — А я собирался напугать тебя!

— Ты слишком любишь пугать людей, — сказал Джесс. — Вот, отнеси-ка сумку наверх к сестре.

— Нет, не нужно, — сказала Бетони. — Там есть кое-что, что я покажу вам, когда все соберутся.

— Она привезла подарки, — сказал Дик.

Ему было только пятнадцать, он еще был слишком маленьким и дожидался возвращения сестры дома. А вот Вильям и Роджер, сохраняя мужское достоинство, не спеша вошли немного позже.

— Хорошо съездила? — спросил Вильям.

— Держу пари, еле тащились, останавливались на каждой захолустной станции, — сказал Роджер.

— А что было в Лондоне, когда ты увидела этих шишек?

— Твоей сестре поручили важное дело, — сказал Джесс. — Она заведует целым регионом.

— Это как раз для Бетони, — сказал Дик, — учить народ, что и как делать.

К обеду бабушка Тьюк вышла из гостиной с очками на лбу. Старый Тьюк вернулся из Апхэма, где он приценивался к лесу, который так и не купил из-за высокой цены.

— Пользуются положением! — сказал он, ругаясь. — Они пользуются сложившимся положением, куда ни сунься.

— Где Том? — спросила Бетони.

— Опаздывает, как всегда. Мы начнем без него.

— Думаю, ухаживает за кем-нибудь, — сказал Дик.

— Скорее всего, пьет в «Розе и короне».

— Он плохо кончит, этот парень. Как и его отец, — сказала Тьюк, разыскивая повсюду свои очки. — Кругом одни пройдохи. Что общего у порядочного парня с этими пройдохами?

— Наша Бетони познакомилась с молодым человеком, — сказал Джесс. — С капитаном Эндрюсом из Кингз-Хилл-хауса. Они разговорились в поезде, и он, вероятно, придет к нам в гости.

— Один из этих денежных мешков?

— Все из горчицы слеплены, — сказал старик, — а теперь они живут как поместные дворяне.

— Капитан хороший парень, — сказал Джесс. — Чудесный молодой джентльмен, очень честный.

— Он будет думать о себе Бог знает что, — сказал Вильям с набитым ртом, — он же носит форму и все такое.

— Да нет же, нет! — воскликнула Бетони. — Разве он какой-то особенный?

— Да такой же, как и мы все, — сказал Вильям.

— Ну конечно! Ты рискуешь жизнью каждый день в мастерской, когда берешь молоток или стамеску!

— Ах, вот как?! — возмутился Вильям. — Теперь нам откроют глаза на правду! — Его лицо побагровело, а синие глаза вспыхнули. — Ты хочешь, чтобы и я надел форму и отправился на фронт жить в окопах, как крыса?

— Нет, я не хочу, — сказала Бетони. — Мне просто не нравится, как ты насмехаешься над теми, кто там воюет.

— И мне тоже, — сказал Дик. — Я бы пошел хоть завтра, если бы меня взяли.

— И я, — сказал Роджер. — Я такого же роста, как другие парни в восемнадцать.

— Давай, удачи тебе! — сказал Вильям. — Вы оба еще просто молокососы и не знаете, что к чему.

Он вскочил с места и, если бы мать не оборвала его, выбежал бы из комнаты.

— Сядь, Вильям, и перестань заливать стол чаем. Мы не будем спорить на эту тему, как, впрочем, и на другие Роджер, отрежь отцу хлеба.

Вильям сел за стол, все еще сердитый. Остальные заговорили, чтобы сгладить неловкое молчание. Слова матери было частенько вполне достаточно, чтобы все успокоились. У нее были та же сила характера, что и у деда, и собственное спокойствие и выдержка. Именно она была главой дома, как дед в мастерских.