Гордость - [56]

– Что, так все плохо? – спрашивает Дарий. – Ладно. Может, отведем ее к нам?

– Да ни за что! Нас тогда и твои, и мои родаки застукают!

– Мои спят. Никто не заметит, стопудово. – Он пожимает плечами. – Давай так: Лайла немного отлежится, чтобы хоть на ногах твердо стояла. А ты рано утром с ней потихоньку проберешься домой.

Я качаю головой, понимая, что и с утра вряд ли пронесет. Пишу Дженайе, что с Лайлой все ничего, умоляю ее не говорить родителям ни слова. Звоню маме – она, слава богу, не отвечает.

Откидываюсь на сиденье, выдыхаю – такси сворачивает на нашу улицу.

Мы подъезжаем к боковой двери дома Дарси. Сердце у меня так и бухает – я оглядываю квартал, не видно ли где папиных или маминых друзей. Если мама с папой вдруг припрутся к Дарси и обнаружат там пьяную Лайлу – так тому и быть. Но если я могу их избавить от парочки сердечных приступов, я постараюсь.

Дарий помогает Лайле выйти из машины, ведет ее к боковой двери, а я зажимаю ей рот, потому что она горланит какую-то песню. Вот мы в освещенном вестибюле, на стенах вешалки, тут же металлический стеллаж с обувью – вся она, как я замечаю, Дария. Он снова достает ключи, открывает вторую дверь – она ведет в подвал.

В середине комнаты – черный кожаный диван, на стене – гигантский плоский телевизор. Лайла тут же плюхается на диван, стонет, что-то бормочет.

– Это моя комната. Чувствуйте себя как дома. – Дарий выходит, поднимается на лестничный пролет в другую часть подвала, а я встаю перед Лайлой на колени, растираю ей лоб.

– Ты знаешь, что ты у нас дурочка, да? – говорю я.

Она стонет.

– Прости меня, Зури.

– Уоррен тебя специально поил, да?

– Нет. Я сама просила. И всего два бокала!

– Пожалуйста, не водись с Уорреном.

– Чего это? Я ему нравлюсь. А он мне.

– Это мне пофиг. Не водись с ним.

– Какое ты имеешь право мне… Ай! – Она трет затылок, щурит глаза.

– Видишь? Вот чем это заканчивается. А если папа с мамой узнают, уже будет неважно, кто там кому нравится. Из парней у тебя будут только четыре угла нашей спальни, – говорю я, растирая ей спину. – И пожалуйста, не надо блевать на этот диван, тогда Дарий меня еще сильнее возненавидит.

– Не будет ничего такого, Зури, – произносит Дарий, входя в комнату – в руке у него мусорное ведро, аккуратно застеленное мешком. Он подает Лайле стакан воды, я бросаю на него взгляд. Он отворачивается. Я отворачиваюсь.

– Даю тебе два часа, Лайла, – говорю я; она сворачивается клубочком и закрывает глаза. – Потом придется взять себя в руки, и мы пойдем домой.

Никакого ответа. Я качаю головой, встаю, тихонько ее толкаю. В ответ стон – я оставляю ее в покое.

Я как-то не сообразила, что мне придется ждать прямо здесь, пока Лайла протрезвеет. Я вообще не думала, что когда-нибудь еще попаду в дом к Дарси. Особенно после нашей ссоры.

Я обвожу его комнату взглядом и понимаю: она совсем не такая, как я себе представляла. Куда более… подходящая. У дивана на сером коврике – консоль для видеоигр и пульты. Весь подвал заставлен холстами – есть чистые, есть уже законченные, есть только с наброском. Некоторые прислонены к стенам, другие висят на стенах, третьи сложены стопкой на широком деревянном столе в дальнем углу. По краю стола расставлены банки с кистями самых разных размеров. В другом углу – бас-гитара и синтезатор.

Дарий выходит через дверь в дальнем конце подвала, я замечаю за дверью огромную кровать. Он возвращается с пледом, аккуратно накрывает Лайлу.

– Спасибо, – говорю я. А потом скрещиваю руки на груди, потому что не знаю, что еще с собою тут делать. Спрашиваю: – Ты рисуешь? А чего мне никогда не говорил?

– Я брал в школе уроки живописи, мне понравилось. Типа успокаивает. А играть музыку, наоборот, бодрит. Равновесие. – Он указывает на закрытую дверь в дальней стене подвала. – Вон там комната Эйнсли.

– Типа, у вас двоих весь подвал в распоряжении? – удивляюсь я.

– Да, мы сами все так распланировали. В смысле именно поэтому родители решили купить большой дом. Раньше мы жили на Манхэттене, в маленькой квартирке с двумя спальнями, ну и…

– Ну и… я вообще не понимаю, о чем ты: у нас с сестрами одна спальня на всех.

– Зури. – Он вздыхает, продолжая поглаживать руку. – Я ничего не могу изменить в своей жизни…

– Мне жаль, – говорю я, прекрасно понимая, о чем он. Я вздыхаю, опускаю глаза, потом поднимаю их на него снова. – С этим нужно что-то делать. У тебя лед есть?

Он уходит в темный угол, зажигает свет. Открывает небольшой холодильник, вытаскивает контейнер со льдом. Держит кубик в руке.

Я смеюсь, трясу головой.

– Дай помогу. У тебя полотенце или чего-нибудь такое есть?

Он знаком приглашает меня в спальню. Я медлю, а вот ноги мои уже согласились: я вхожу – надо же посмотреть, как у него там красиво. Вдоль стен – окна под потолком. Везде кашпо с цветами, у одной стены – огромный аквариум. Кровать придвинута к дальней стене, кстати, очень опрятная, застеленная покрывалом и все такое. В аквариуме журчит вода – в результате все вокруг выглядит очень мирным. Все свободное пространство занято полками, книги стоят до самого потолка.

– Значит, ты художник, музыкант, цветовод, рыболюб и читатель? – спрашиваю я. – Многовато тут всякого для человека, который когда-то заявлял, что любит пустое пространство.