Гордость - [55]

Я вздыхаю, качаю головой.

– Так. Уоррен тебя фотографировал?

– Ну. И что?

– Голышом?

– Нет! Я бы такого не позволила!

Я выдыхаю.

Кэрри скрещивает руки, наклоняет голову набок.

– Я знаю, что случилось с Джорджией. Я бы не допустила такого с твоей сестрой.

– Спасибо, – выдавливаю я из себя.

Обхватываю сестру рукой, поднимаю на ноги. Тут раздаются какие-то вопли, и Кэрри пулей вылетает из ванны.

– Блин, что там еще? – бормочет она.

Какой-то белый парень всовывает голову в дверь и выпаливает:

– Драка!

Лайла, спотыкаясь, взбирается по лестнице, я иду следом. Все бегут из дома на улицу. Я вижу: на тротуаре стоят два парня. Остальные отошли от них подальше.

Дарий и Уоррен.

Я подхожу к дерущимся и вижу, что Дарий потерял голову от ярости. Держит Уоррена за воротник. Уоррен вырывается, делает выпад, Дарий уклоняется, наносит ему апперкот. Потом они немного расходятся, пляшут вокруг друг друга, машут в воздухе кулаками. Дарий пытается сбить Уоррена с ног, повалить на землю. У Уоррена те же намерения. Никто не пытается их остановить.

– Эй, эй, эй! – кричу я и едва ли не напрыгиваю Дарию на спину, пытаясь оттащить его от Уоррена. Вцепляюсь изо всех сил, и только тогда какой-то чернокожий парень оттаскивает Уоррена.

Несколько парней помогают мне отвести Дария обратно в дом: он все еще не в себе. Кэрри приносит ему стакан воды и упаковку замороженного гороха – приложить к подбородку. Уходит, возвращается еще с двумя стаканами, мне и Лайле.

Я дотрагиваюсь до ее руки и говорю:

– Спасибо. Правда.

Она улыбается и кивает.

Все в любви хорошо – и Уоррен

Знаешь, рыцари в латах блестящих

Не нужны мне в нашем районе:

Нож в кармане, свирепая морда –

И меня ни один не тронет.

В бой идти за меня не надо:

Я уже победила в войне.

Вон стоят на углу братишки,

Видно, будут цепляться ко мне.

Но когда ты двинешь на парня,

Что взглянул на меня не так,

И влетит ему прямо в рожу

Героический твой кулак,

На тебя я взгляну: а чего, ты ведь можешь,

Похвалю тебя, но без слов,

Посмотрю, как ты и второго уложишь.

Ну а белые смотрят на драку,

Хоть и дело их – сторона.

Что же мне в этой жизни дороже:

Мое сердце или война?

Глава двадцать шестая

Вдали раздается вой сирен – и у меня екает сердце. Это не то что слышать сирену у нас в районе. В этой части Бруклина, среди огромных дубов и многомиллионных особняков, вой полицейской или медицинской сирены означает, что стряслось нечто действительно паршивое. Рядом с домом Кэрри останавливается полицейская машина.

Одна надежда: никто не расскажет полицейским, что весь этот скандал начали два чернокожих парня, а закончилось дело дракой.

Кэрри меряет шагами захламленную гостиную. Говорит по телефону с матерью – та на другом конце света, в Париже. На пороге возникают два копа, и я говорю Дарию – иди спрячься в ванной.

– Зачем? – не понимает он, прижимая пакет с замороженным горохом к подбородку.

– Да затем… – начинаю я.

Но Кэрри просто не впускает полицейских. Объявляет, что все хорошо, вечеринка закончилась. Копы что-то бормочут и тут же исчезают.

– Ух ты. И всех делов? – говорю я, когда Кэрри возвращается в гостиную.

– В каком смысле «всех делов»? – не понимает Дарий.

Я вздыхаю, гляжу на него, качаю головой.

– Ничего ты не понимаешь, – шепчу я.

– Понимаю, – возражает он. – И всех делов. Так все и должно было быть.

Я качаю головой.

– Ты с другой планеты, – говорю я. – Как ты задумал, так все и происходит.

Он щурится, глядя на меня. На лбу небольшая царапина, губа рассечена. Лицо распухло, вставая с дивана, он морщится. Я гляжу на него совсем новыми глазами: когда ему больно, с него слетает все его высокомерие.

Лайла распласталась на другом кожаном диване, разгоряченная и расхристанная.

– Я должна ее отвезти домой, – говорю я.

– Попробуй ее накормить, – советует Кэрри. – Да, погоди. Дам тебе одну штуку. – Она бежит на кухню, возвращается с полиэтиленовым пакетом, протягивает его мне. – Ее наверняка снова вырвет, так что может понадобиться.

Дарий сидит в такси на переднем сиденье, чтобы Лайла могла на заднем вытянуть ноги. Она всю дорогу изводит нас дурацкими шутками. И – да, она могла бы заблевать и меня, и все заднее сиденье, так что пакет Кэрри пришелся очень даже кстати.

– Она вообще не в себе. Как я ее протащу мимо родителей? – спрашиваю я у Дария.

– А может, выйдем из такси за углом или в конце квартала? – предлагает Дарий, поглаживая ушибленную руку. – Пройдется, проветрится.

– Обалдел? У нас в районе глаза повсюду.

Приходит эсэмэска от Дженайи: все дома, кроме нас с Лайлой, Марисоль придумала отмазку: типа, Лайла у подружки в гостях, а я обещала ее забрать. Не знаю почему, но Марисоль родители верят всегда.

– Ее нужно напоить, накормить и уложить спать, – говорит Дарий. – А потом пусть сама разбирается с последствиями.

Сердце екает сильнее прежнего при мысли, что придется все это объяснять родителям. Они не будут ругаться: они расстроятся. Будут винить себя. Вспомнят все то, что сделали не так в нашем детстве. Папуля станет держать нас в еще большей строгости, возможно, еще больше сократит рабочие часы, чтобы присматривать за своими девчушками.

– Да блин горелый, – бормочу я, роняя голову на руку.