Гордость - [22]

– У сестер Бенитес репутация громкая, но не такая, – говорит Уоррен, возвращая меня в этот миг, когда мы уже шагаем к дому. А идем мы от метро по Джефферсон-авеню. – Пацаны говорят, что папаша Бенитес ходит с мачете, чтобы никто не сунулся к его дочкам.

– Мой отец с мачете не ходит, – смеюсь я. – Да ему и незачем. Мы с сестричками сами не промах.

Я случайно стукаюсь об него локтем. Вспоминаю, что тем же занимались в парке Дженайя и Эйнсли – нарочно прикасались друг к другу руками.

Вот мы уже на углу у моего дома, время решать, достоин ли он пересечь черту между моим кварталом и моей дверью. Мой квартал – это мой квартал, никому не запрещается тусоваться у нас на крыльце. Но привести парня к своей входной двери – совсем другая история. Я вспоминаю, как Дарий принес мой компьютер, а я тогда ничего такого не подумала, потому что он был никто и история эта – ничто.

А вот это уже что-то. И Уоррен – кто-то.

Мы уже на крылечке, я поднимаюсь на первую ступеньку. Глаз не поднимаю, не проверяю, пялятся сестрички в окно или нет, стоит ли Мадрина у своего окна, – но почему-то знаю наверняка, что она меня видит, даже если она в самой дальней комнате подвала, с клиентом или выпевает свои песни и молитвы.

Я встаю на вторую ступеньку, поворачиваюсь к Уоррену – теперь я его слегка повыше.

– Ну спасибо, что проводил до дверей.

Он хохочет.

– Подними планку повыше, Зури. Понятное дело, проводил. И парню, который не проводит, доверять не надо.

– А, ты меня учишь, как себя вести с другими парнями?

– Просто предупреждаю. Но я тут собираюсь часто появляться, так что привыкай.

Я на это ничего не отвечаю. Не возражаю. Я совсем размякла, стала как мамин сладкий теплый кекс. А Уоррен совсем близко, можно поцеловаться, и сердце мое пускается вскачь, в ритме барабана-конга, остается надеяться, что никто не смотрит в окно. Остается надеяться, что я соображу, что делать, когда губы наши соприкоснутся; остается надеяться, что он не просто меня чмокнет, вот я и стою, жду, дышу, а сердце так и колотится.

– Завтра эсэмэску напишу, идет? – Он отступает на шаг, руки в карманах.

Я озадаченно хмурюсь.

Он все отходит от меня, и вот он уже за воротами.

– Все еще будет, Зизи с нашего квартала.

Поднимает два пальца, потом снова засовывает руку в карман, поворачивается. И просто уходит, а я чувствую себя первой идиоткой во всем Бушвике. Хочется затащить его назад на крыльцо и проиграть весь эпизод заново. Это мне положено отвернуться, а ему – ждать поцелуя. Не наоборот!

– Пока, Уоррен! – доносится сверху. Можно даже не смотреть, ясно, что это Лайла.

Уоррен оборачивается от угла и машет сестре рукой.

– Возвращайся поскорее, ладно? – не отстает Лайла.

Он явно привык ко вниманию со стороны мелких девчонок, да и со стороны тех, что для него великоваты, видимо, тоже. Словом, со стороны всех девчонок. Он четко понимает, что надо делать: просто уйти. Срабатывает.

А я остаюсь стоять, сложив руки на груди, – не готова я пока подниматься наверх к сестрам. И тут вижу, как к своей двери подходит Дарий, оглядывается на наш дом, потирает подбородок. Наверняка он меня увидел. И Уоррена, надо думать, тоже.

Я улыбаюсь про себя, глядя, как Дарий ищет ключи в кармане. Уж с Уорреном-то я еще встречусь, не сомневайся. Мячик теперь у меня в руках. Сейчас заработаю очко. А Дарию остается лишь смотреть из-за линии.

Глава десятая

На улице сильно за тридцать, а на Шарлиз белая блузка и черные брюки – как будто она только что с работы на Уолл-стрит. При этом работает она совсем тут рядом, в новом ресторане.

– Ты прямо как дворецкий, – говорю я, когда она садится со мной рядом на крыльцо.

Только сидеть и остается – слишком жарко. Бывало, мы пускали воду из пожарного гидранта, тугая струя взмывала в воздух, затопляла всю улицу, а мы скакали под ней. Но Роберт и Кайли пригрозили позвонить в пожарную часть – тратят тут, мол, попусту воду и деньги налогоплательщиков. Двое этих белых парнишек переехали в дом чуть подальше несколько лет назад и с тех пор вечно мешают нам делать то, что нам нравится делать: включать громкую музыку, ржать во всю глотку, орать из окна, пускать воду из гидрантов в жару.

– Кстати, дворецкому неплохо платят, – говорит Шарлиз и расстегивает блузку – под ней черный спортивный лифчик. Лифчик под расстегнутой белой блузкой выглядит довольно неприлично, но все уже привыкли, что Шарлиз ходит по улице в спортивном лифчике, баскетбольных шортах и адидасовских сандалиях. Она приваливается к ступеньке, широко раскидывает ноги, будто пытаясь проветрить все части тела.

Тут из дверей нашего дома выходит Колин. Мы не оборачиваемся, но я знаю, что это он, – чувствую сладкий запах одеколона, которым его заставляет пользоваться тетка. Мадрина говорит: чтоб хорошие девочки обращали внимание, сладенькие, которые будут ласковы к любимому ее племянничку.

– Как жизнь, дамы? – выпевает Колин.

Я ничего не отвечаю, а Шарлиз встает со ступеньки, давая ему пройти. Хочется ей сказать – застегни блузку, потому что я не сомневаюсь: Колин во все глаза пялится на ее сиськи.

– А ты сам куда, Колин? – спрашивает Шарлиз.

– Так, потусоваться. У вас-то какие планы? – Он подходит к Шарлиз поближе, будто собирается схватить за руку, и у меня от удивления брови ползут вверх, потому что когда мы были помельче, Шарлиз и Колин друг друга просто не переваривали.