Гордость - [20]

Я смеюсь.

– Не свидание. И вообще, не знаю, с кем там ты водишься в этой твоей школе на Манхэттене, но я, как ты сам сказал, Зизи с нашего квартала, и передо мной можно не выпендриваться, платя полсотни за такси.

– А если мне хочется?

– Лучше на эти деньги поесть или сходить в кино.

– Одно другому не мешает.

Я бросаю на него косой взгляд, а он смотрит в лобовое стекло и все еще улыбается.

– Ты наркоту толкаешь, Уоррен?

– Чего? – Голос срывается на хрип, он поворачивается ко мне – глаза выпучены, рот раскрыт. – Меня уже в школе с этим достали, а тут я наконец-то позвал на свидание одну из сестер Бенитес – и опять двадцать пять.

– Не могу не спросить. Да ладно тебе, Уоррен. Сам знаешь: ни один чувак из Бушвика не будет тратиться на поездку к черту на рога, только чтобы произвести впечатление на первую попавшуюся девушку. Ты, типа, решил спустить двести баксов на это не-свидание?

– Во-первых, ты не первая попавшаяся девушка. Во-вторых, я не просто чувак из Бушвика. Кажется, я ясно выразился. А в-третьих, я умею зарабатывать. Ты думаешь, я учусь в одной школе с богатенькими придурками и не использую тамошние возможности? Работаю в школьном летнем лагере, тренирую борцовскую команду младшеклассников, даю уроки.

Ладно, пусть видит, как я подняла брови и взглянула на него совсем по-другому. Все эти разговорчики об элитной школе запудрили мне мозги, но, узнав, что он по-честному зарабатывает деньги, я не против покататься в такси.

– Я просто не очень хочу, чтобы ты на меня тратился, – говорю я примирительно.

– Это я понял. Сказал же уже: ты не первая попавшаяся девушка. Уж поверь, охотниц до чужих денег я опознаю на раз. Вот только, выяснив, что я зарабатываю тренерством и уроками, они дают мне от ворот поворот. – Он придвигает руку к моему бедру, проводит костяшками пальцев по джинсам.

Я смеюсь и шлепком сбрасываю его руку.

– Так я тебе и поверила. Здешние девушки… если ты хорош собой и в состоянии сводить их в «Ред лобстер»…

– Надеюсь, ты не ждешь, что я тебя поведу в «Ред лобстер».

– Ну мне бы понравилось… прокатиться на метро, посмотреть хороший фильм под сухарики с чеддером.

– И всего-то?

– В смысле «и всего-то»? Знаю, что ты думаешь, и ответ – нет! Может, я и хочу в «Ред лобстер», но не больше. Ничего взамен!

Он снова смотрит на меня краем глаза, как будто спрашивает, уверена я или нет. И в этот миг какая-то тяжесть ложится мне в живот – нужно ему напомнить, что у нас не свидание.

– Мы только тусуемся, ясно? В смысле ты очень классный и все такое, и я не прочь познакомиться поближе.

Всю дорогу в центр мы просто болтаем. В смысле болтает он. За полчаса я узнаю в подробностях, каково это – быть самым привлекательным чернокожим парнем в Истоне. Стоит ему это произнести – и я сразу вспоминаю про Дария. Против воли, но теперь его из головы не выгнать, и я начинаю мысленно их сравнивать.

Что до внешности, Дарий явно выигрывает: прямо модель, его будто зафотошопили с этой его гладкой шоколадной кожей и точеным подбородком. Но, на мой вкус, он даже слишком хорош и ухожен. Так что Уоррен все-таки его обходит: красив, но не идеально, а еще этот ритм в походке, низкие ноты в голосе и умение смеяться собственным шуткам.

Я тоже пытаюсь смеяться, но все время отвлекаюсь на здания и улицы за окном. Хочется спросить у него про новые кондоминиумы на Фултон-авеню. Хочется поискать на свежескругленном углу улицы старого растамана с седой бородой, который когда-то торговал цветастыми ковриками, старой деревянной мебелью и даже бывшими в употреблении кастрюльками и сковородками. Хочется узнать, что случилось с деревянными домишками, которые раньше ютились между детским садом и бакалейной лавкой. Мы едем мимо Бед-Стай и Клинтон-Хилл, и кварталы эти будто мое лицо и тело сразу после начальной школы: все знакомо, но меняется прямо у тебя на глазах.

– Лично я вообще без понятия, зачем они переехали в Бушвик, – продолжает Уоррен.

Я включаюсь обратно в разговор, еще не поняв, что речь зашла о Дарии.

– А он сам чего говорит – зачем они переехали в Бушвик?

– Не знаю. Мы такое не обсуждаем. – Он пожимает плечами.

– Но Эйнсли-то зато классный, да?

– Да. Они оба классные. Просто нам особо не о чем говорить. Мало у нас общего. Я в школе с другими ребятами общаюсь. Не с Дарием.

– Да уж я-то тебя понимаю.

– Гляжу, Дженайя крепко запала на Эйнсли.

– Нет. Наоборот. Моя сестра не из таких.

– А ты на Дженайю не похожа, да?

– Да. Стой. В каком смысле – не похожа?

– Ты бы не связалась с таким, как Эйнсли. С чуваком из тех, которые считают себя лучше других. Типа Дария, – добавляет он и морщится. – Я же вижу: тебе нравятся парни из своих. Грубоватые, без этих фиглей-миглей.

– Можешь это повторить. – Я хохочу.

Он тоже хохочет, но мне не понять, что он имеет в виду. Я смотрю на него искоса, потому что он явно что-то затеял.

Приехали, я думаю, что теперь мы пойдем в кино – до кинотеатра всего несколько кварталов, но Уоррен ведет меня по Монтегю-стрит: в этой центральной части Бруклина я еще, по сути, никогда не бывала. Бруклин вообще поделен на части. Некоторые, как вот Монтегю-стрит в Бруклин-Хайтс, совсем не похожи на наши края, ходят тут всякие люди, зачем – непонятно. Я не ходила никогда. Магазины дорогущие, никаких тебе баскетбольных или гандбольных площадок, магазинчиков «за всё» и крылечек, куда можно поставить гриль и нажарить курицы, никаких тебе пателито во фритюре на тесных закопченных кухоньках, никаких перенаселенных квартир, где толкутся дядюшки, тетушки и кузены с юга или из Доминиканской Республики.