Гордое сердце - [5]

Он крепко обнял ее и в замешательстве от ее переменчивости, растерянно ответил:

— А почему бы и нет? Я попрошу твоей руки завтра же.

Они прильнули друг к другу, одни в этой ночи; под ними была такая теплая земля, над головами — темная крона старого дуба. Он первый встал на ноги.

— Я лучше пойду, — пробормотал он. — Уже поздно.

— Да, — нерешительно проговорила она, лежа глядя на него.

— Вставай, Сюзан, — прошептал он. Она встала и откинула назад голову. Ей хотелось быть уверенной в том, что Марк полностью принадлежит ей. И сейчас она обрела эту уверенность.

Они пошли к калитке. Высоко в небе светила луна, и ее свет был так ярок, когда они целовались, что их могли увидеть из соседних домов, расположенных вдоль по улице, из окон и с кресел-качалок у соседних крылец. Он прислонился к калитке и улыбнулся ей.

— Завтра! — произнес он.

— Завтра! — эхом откликнулась она.

Она стояла, наблюдая за тем, как он уходит, как его фигура становится все меньше и меньше. Сердце ее переполнялось счастьем. Больше всего на свете она хотела быть с ним.

…Пока Сюзан наблюдала за ним, она чувствовала, как желание творить все сильнее охватывает ее. Она ждала до тех пор, пока он не скрылся за поворотом дороги, помахав ей на последок рукой. Подобно стреле она влетела в дом и поднялась по лестнице к себе в комнату. Было не очень поздно, почти полночь. Она тихо закрыла дверь и немедленно подошла к мягкой глине, лежащей в алькове. Она включила подвесную лампу и надела свой рабочий халат. Она дрожала от счастья. Теперь она могла заняться своим любимым делом. Она взяла в руки круглый комок глины, прибавила еще немного. Этого должно было хватить. Она начала придавать глине форму так, как представляла ее себе. Вначале грубо, в общих чертах. Она работала несколько часов, с придыханием напевая: «Ах, это будет — слава мне! Слава мне!» Однако она не знала того, о чем пела. Она была совершенно счастлива — одна в этом доме, одна в этом мире. Она делала все правильно. Вот, это уже напоминает Марка. Она уселась прямо на деревянный чурбан, который использовала как стул, затем снова встала.

Теперь, вот в таком виде, она может позволить работе подождать до утра, когда ее пальцы снова станут такими живыми. Она касалась глины пальцами, придавая форму его губам, словно целуя его.

Вот какими они были. О, до чего приятно что-то делать правильно! Она отошла назад и чуть притушила свет. Рот Марка — она сделала ему рот! Сюзан вздохнула, как вздыхала всегда после завершения работы. Марк прервал миг их совместного блаженства, но она пришла прямо от него к этому глубочайшему и одинокому свершению. Теперь она может спать. Она свободна. Сюзан прошла в ванную и принимала душ уже наполовину сонная. Через десять минут она заснула в мечтах и в полнейшем покое.

* * *

— Однако я не понимаю, почему ты так спешишь со свадьбой, — говорила сбитая с толку мать за завтраком. Сюзан часто замечала, как облако смущения довольно быстро покидало лицо ее матери, но всегда быстро забывала об этом в пылу собственных размышлений. Она танцующей походкой пришла в столовую, чтобы промурлыкать, словно песню, следующие слова:

— Марк и я собираемся пожениться в следующем месяце! — и сразу лицо матери помрачнело.

— Ведь жизнь в браке продолжается довольно долго, — заметила мать.

— Ты слушай, слушай, — тихо проговорил отец, впиваясь в свой грейпфрут.

— Ты не согласен со мной, отец? — продолжала мать.

— Конечно, согласен, но на этот раз это — совсем не мое дело, — ответил он.

— Ты такая молоденькая девочка, — сетовала мать, — и потом уйдет твоя свобода.

— Мы с Марком считаем, что после того, как поженимся, будем еще свободнее, чем прежде, — заявила Сюзан. — Я принесу яйца.

— Да, принеси… Делай, что хочешь, — вздохнула мать, — хотя, дорогая моя, как же мы успеем со всеми приготовлениями?!

— Я все успею, — сказала Сюзан.

Мэри торжественно переводила взгляд своих огромных черных глаз с одного лица на другое с привычным спокойствием. Наедине с матерью они свободно болтали о всяких личных мелочах, но никогда прежде при этом не присутствовали ни отец, ни Сюзан. Она была здесь словно единственная подружка невесты, что для Сюзан было одновременно и радостно и не очень желательно. Поймав ее взгляд глазами, Сюзан остановила взор за двери кухни.

— Твое платье следующее, Мабс! — весело проговорила она. — О, я так хорошо его себе представляю: кружева цвета персика под огромной шляпой!

Мэри болезненно улыбнулась, подумав про себя, что не совсем представляет себе свое маленькое смуглое личико над кружевами цвета персика под огромной шляпой. Она всегда выбирала для себя строгие и простые предметы туалета, печалясь и приходя в отчаяние от собственной некрасивости. Персиковый цвет, сказала она, сделает ее похожей на чернослив.

— Глупости! — закричала Сюзан, смеясь. — И это с твоими-то глазами!

Мэри промолчала, негромко фыркнула и вдруг чихнула.

— Где твой носовой платок? — резко выпалил отец поверх своей газеты.

Она вскочила. Мэри имела манеру, слушая собеседника, внезапно вскочить и убежать от него. Кроме того, у нее не было носового платка. Сюзан принесла яйца, засунула ей, походя мимо, за шиворот свежий носовой платок и улыбнулась.