Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [107]

Во время заседания народного совета князь Сефер выступил как мой открытый противник и обвинитель. Он жаловался, что я с ним совершенно не считаюсь, самовластно взимаю подати, состою в тайной связи с его смертельным врагом – наибом и, наконец, восстаю против моего повелителя-султана, так как я не признаю правителем страны его заместителя и назначенного им губернатором Сефера. Само собой разумеется, что при этом случае он не забыл старую турецкую газету, где было напечатано о законных привилегиях его рода. Я возражал, что прежде всего султан не является моим повелителем, так как я, так же как и мои товарищи, не магометанин и не райят Порты, поэтому мы никоим образом не можем бунтовать против султана. Что же касается его сана губернатора Абазии, то я бы его признал таковым при условии, если бы Порта подтвердила это и если бы абазский народ признал его таковым. Впрочем, долгое время я не только не сторонился его, но даже сам поддерживал его притязания, однако теперь он сам довел меня до крайности и принудил прервать с ним всякие сношения. Короче, это был настоящий процесс, который казался мне скорее комичным, чем серьезным, и который я решительно выиграл, потому что военный круг все время мне аплодировал, а князь и паша Сефер, несмотря на свою газету, был осмеян даже своими сторонниками. Но я должен был согласиться на то, чтобы он разбил свое жилище при нашей зимней квартире на Абине, так как в Шапсогуре вблизи от врага он не был больше в безопасности. Сефер особенно хотел сделать это для того, чтобы под ширмой нашего присутствия и за наш счет кормить свой турецкий придворный штат.

Возвращаясь с народного совета, я заехал 3 сентября в 5 часов вечера к тхфокотлю Сеин Яттаоку из рода Джемис, живущему на реке Абин, чтобы остановиться у него на ночь. Меня сопровождали восемь солдат и восемь конных муртазиков. В получасовом расстоянии от юнэ Сеина я направился через маленький лесок, как вдруг внезапно на нас обрушилась дюжина выстрелов. Унтер-офицер Орлинский и один муртазик были ранены, лошадь ехавшего вплотную следом за мной солдата Крыштафика упала, мимо меня просвистело несколько пуль. Мы мгновенно бросились в лес, но он был слишком густ, было уже почти темно и вдобавок падал легкий снежок, и поэтому мы никого не нашли; приехав во двор Сеина, мы выяснили, что унтер-офицер ранен легко, но муртазик получил довольно тяжелое ранение, и лошадь также была тяжело ранена.

Я никак не мог объяснить себе это предательское нападение из-за угла: после почти двухлетнего пребывания в Абазии это случилось в первый раз. Ни я и ни один из офицеров и солдат до сих пор не подвергались открытому или тайному нападению, хотя мы объезжали страну по всем направлениям, и часто в очень незначительном количестве. Мой домохозяин Сеин, как и все сбежавшиеся на мою квартиру абазы, был вне себя от гнева, особенно потому, что это случилось в их местности. Он предоставил своему брату заботы о гостеприимстве и, созвав всех всадников из ближайших юнэ, помчался, несмотря на неприглядную ночь, отчаянный дождь и метель, преследовать виновных. На следующее утро Сеин вернулся из своего ночного пробега, но не нашел ни напавшего, ни его следов. Конфиденциально, один на один, он уверял меня, что этому делу не чужд князь Зан-оглы, и рассказал, что вчера после полудня и вечером можно было заметить банду приблизительно из 60 всадников, разъезжавших без всякой видимой цели вперед и назад вдоль реки Абин. Эта банда состояла только из черкесских уорков и их рабов, и только они могли совершить это покушение.

У меня было много оснований поверить этой версии, но так как я все-таки не имел доказательств, то мне было невозможно указать на Зан-оглы. Но, имея даже наивернейшие доказательства, что я мог бы сделать? Мое выступление против Сефер-паши могло вызвать огромное волнение в стране, и без того раздираемой партийными распрями. Оно могло, вероятно, повредить князю Сеферу, но мне и делу, которое я защищал, было бы весьма мало полезно. Я решил быть настороже и больше не упоминал об этом происшествии, которое все же, как я предполагаю, произвело в стране большой шум, потому что всюду, где ни появлялся я или кто-нибудь из моего отряда, мы слышали громкие проклятия по адресу Зан-оглы.

1 декабря мы получили 14 ружей с письменным извещением, что было послано 24. Таким образом, 10 было потеряно. Остальные 83 ружья было обещано мне скоро дослать. Я уже знал по горькому опыту ожидания это «скоро», но что мне причиняло немалые огорчения – это потеря небольшого вооружения, которое я ждал с таким нетерпением почти два года. Я написал моим соотечественникам в Константинополь, чтобы они ни под каким видом не доверяли ничего купцам или другим людям, едущим из Абазии, но всегда ждали, пока я пришлю кого-нибудь лично. Но там обращали мало внимания на мои письма и легкомысленно доверяли первому, кто находился под рукой и предлагал свои услуги, вещи сами по себе невысокой ценности, но для меня бывшие неоценимыми. Из дальнейшего будет видно, как пагубно было для меня это неумное легковерие.