Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских - [106]

К концу лета 1858 года внутреннее положение страны становилось все хуже. Заседавший 5 июля народный совет не вынес никакого серьезного решения; Сефер-паша не высказывал своего отношения ко мне; я тоже считал это несвоевременным, потому что у меня еще не было средств, а главное – не было оружия, и, таким образом, мы взаимно терпели друг друга, не вступая ни в открытую вражду, ни в сердечное соприкосновение. Область натухайцев, зажатая между крепостями Анапа, Суджук, Коркуй, Хатокай и Адагум, была настолько подвержена неприятельским набегам, что нельзя было и думать о помощи с этой стороны для содержания моего отряда. Очистить эту область от русских было при жалких средствах, которыми мы располагали, совершенно невозможно, поэтому не приходилось удивляться тому, что абазы Натухая, которые до Восточной войны находились в своего рода перемирии с русскими, теперь начали подумывать о том, чтобы возвратиться к прежним взаимоотношениям. Русские агенты работали с большей энергией и сулили народу блестящие выгоды, которые повлечет за собой прекращение войны. Сефер-паша, насчитывавший среди натухайцев большинство своих, так сказать, единственных сторонников, смотрел с обычной апатией на все это, и всюду было известно, что он сам не отклонил бы сделку с русскими. Это было, разумеется, неверно, и что еще больше придавало этим слухам видимость правоты – это то, что зять Сефера, черкесский уорк по имени Баста-оглы с женой и детьми перешел к русским и обосновался в Суджуке. Дюжина черкесов, которых постоянно видели в свите Сефера и его сына, также перешла к русским и в качестве проводников неприятельских летучих отрядов сделалась бичом натухайцев. Были даже случаи, что такие предатели, после того как пробыли несколько недель или месяцев на русской службе и заработали деньги, снова появились на стороне Сефера и его сына и брались ими под защиту.

Доставать провиант приходилось нам все с большими трудностями. Из пяти мехкеме выплачивали подати только два, и то очень нерегулярно. И эти два мехкеме, на Абине и Пшате [100], были наименьшими и насчитывали едва 2900 дворов, три других (Суджук, Псибебс и Шипе), которые насчитывали 8500 дворов, были как раз подвержены всей тяжести неприятельских набегов, и для них было достаточно и того, что они заботились о семьях, оставшихся без хлеба и крова. Большая часть шапсугов (16 400 дворов), которые жили в полном мире, еще не были организованы и не хотели организоваться под началом или под влиянием князя Сефера.

Хотя тамады шапсугов неоднократно делали мне предложение направиться в их страну, после чего шапсугам будет удобнее перейти к уплате податей и организации, но только благодаря влиянию старшин, и хотя теперь я по многим причинам охотно последовал бы этим приглашениям, но все же не мог покинуть ту часть страны, которая с самого начала нас так сердечно приняла и предоставила мне все, что могла; я не мог ее оставить как раз в момент ее величайших бедствий, и если мы не могли противодействовать утверждению неприятеля на пограничных и в прибрежных пунктах, так же как и возведению крепостей, то само по себе наличие орудий и некоторое, хотя и очень недостаточное, руководство сопротивлением вынуждало русских к известной осторожности, которой они обычно не придерживались в своей войне с горцами, стесняло их продвижение и держало под угрозой набегов небольших отрядов. С другой стороны, требовалось напряжение всех средств, чтобы ободрить натухайцев и поддержать в них волю к войне; наш уход в Шапсугию, несомненно, явился бы сигналом к заключению перемирия натухайцев с русскими. Наше постоянное сопротивление и умение держать врага в сильной тревоге и под обстрелом имело те последствия, что русские были вынуждены строить новые крепости гораздо основательней, поэтому медленней и с применением более значительных средств, чем обычно: с апреля 1857-го до ноября 1858 года неприятель продвинулся в низменностях едва лишь на полчаса дальше границы и оккупировал лишь один-единственный пункт на побережье – Суджук. За это время он также сумел сжечь на Адагуме в целом примерно 60 дворов, тогда как в Абадзехии около 1000 дворов погибло в пламени.

Положение натухайцев было, в сущности, наиболее угрожающим. Натухай представляет собой, как я уже говорил, узкую, заключенную между низовьями Кубани и Черным морем, малогористую, но достаточно богатую лесом полосу земли. От крепости Адагум до Суджука расстояние равняется только четырем с половиной часам, если эта дорога занята, то тогда Натухайская область совершенно отрезана от Шапсугии и остальной Абазии.

Русские к концу 1858 года имели 14 батальонов пехоты на Адагуме, где кроме крепости был устроен еще укрепленный лагерь; 2 батальона в Хатокае, 4 батальона в Суджуке, 2 батальона в Анапе и 2 батальона в Коркуе – всего 24 батальона пехоты, 30 сотен казаков и 80 упряжных орудий, что вместе с крепостной артиллерией, саперными и административными частями достигало 25 000 человек.

18 октября снова собрался большой народный совет натухайцев и шапсугов. Он длился 14 дней, в продолжение которых происходили постоянные стычки около русского лагеря на Адагуме. Наконец после долгих дебатов, в которых чередовались угрозы, предложения и просьбы, натухайский народ решил пока не входить в переговоры с врагом, а сопротивляться ему, идя даже на самые тяжелые жертвы. Я должен был отправить в Натухай 4 орудия – эта часть страны дала обещание заботиться о пропитании людей и лошадей. Другие 4 орудия должны были занять позицию в лесах на Абине, в двухчасовом расстоянии от крепости Адагум, и при каждой из этих 2 батарей была установлена постоянная охрана из 100 всадников и 300 человек пехотинцев, которую поочередно выставляли пять уже организованных мехкеме. Шапсуги обещали в случае крайней опасности выставить от каждого юнэ из 20 всадников и 40 человек пехоты, что составляло 3280 всадников и 6560 человек пехотинцев, в общем – 9840 воинов.