Голубые дьяволы - [71]

— Давай, дядя Саша! — крикнула Вера, вскакивая на ноги и хватаясь за ручки носилок. Откуда взялись силы! Путаясь сшитыми по распоряжению самого командира корпуса брезентовыми сапогами в высокой, до колен траве, потащила носилки к дороге.

— Тпру–у!

Лошади вскинули морды, затоптались на месте. Над передком повозки приподнялся красноармеец. Да это же Митька Хрукало! Писарь батальона. Верин воздыхатель и покровитель. В тот памятный для Веры день, когда она прибыла в распоряжение минометной роты 2‑го батальона, он самый первый проявил к ней внимание, принеся из кухни котелок с супом. «Ешь», — сказал сердито и покраснел до корней своих светлых с рыжинкой волос. Потом он еще не раз заходил в санитарный взвод, куда определили Веру на службу, записывал в ведомость какие–то данные со слов главврача и по–прежнему сердито взглядывал на новенькую медсестру. Увидев однажды у нее в руках маленький трофейный «вальтер» и узнав, что подарил ей этот пистолетик лейтенант Куличенко, писарь еще сердитее насупил белесые брови и пообещал подарить при случае настоящий пистолет, а не какую–то игрушку.

— Вы чего здесь торчите?! — крикнул Хрукало. — Не видите, танки идут.

Вера обернулась назад и обмерла: слева по полю, наискосок от позиций 6‑й роты мчались прямо на нее немецкие танки.

— Садись скорее в повозку! — снова донесся к ней отчаянный крик писаря.

Вера было бросилась на этот спасительный призыв, но тут же опомнилась, вернулась, подхватила с земли ручки носилок.

— Дядя Саша, — прошептала она севшим от страха голосом, — быстрей в кукурузу!

Ноги заплетаются в предательской гущине люцерны, сердце бешено стучит в груди, отдаваясь толчками крови в висках, во рту — сухо, как в пересохшем колодце. Опустила носилки между стеблями кукурузы (хорошо, что она недалеко от дороги) и побежала назад к узкоколейке. А танки совсем уже близко. Задыхаясь от бега, подхватила под мышки первого попавшегося раненого, поволокла по люцерне, краем глаза увидела, что Митька Хрукало тоже тащит на себе сплошь забинтованного бойца. Нет, не успеть перетащить остальных. Из последних сил доволокла Вера беспомощного человека до спасительных зарослей и упала рядом с ним, вся сжавшись от ужаса перед надвигающейся громадиной. Дико заржали лошади, поднимаясь на дыбы и пятясь вместе с бричкой к железнодорожному полотну. «Стой, черт!» — раздался отчаянный Митькин голос. Его заглушила пулеметная очередь. «Все!» — зажмурилась Вера, каждой частицей тела ожидая, как вот сейчас, через мгновение навалится на нее эта лязгающая стальными челюстями смерть. Не помня что делает, она выхватила из кобуры «вальтер» и выстрелила в танк. Он проскрежетал в двух шагах от кукурузного поля, и Вера осталась жива. Не веря своему счастью, она из–под руки взглянула на уползающее чудовище, и в глазах у нее потемнело от жуткого зрелища: танк, круто развернувшись на одной гусенице, направился к узкоколейке, под насыпью которой лежали тяжелораненые бойцы. Некоторые из них, судорожно дергаясь, пытались переползти через насыпь. Но поздно: фашистский зверь уже вычерчивал на земле ребристые восьмерки. Вера вскрикнула и, вскочив на ноги, бросилась прочь от этого кошмара.

* * *

Хрукало и сам не мог потом объяснить товарищам по службе, как ему удалось вскочить в повозку, уносимую тройкой обезумевших лошадей, как удержался в ней во время бешеной скачки по кукурузному полю. Скорость была так велика, что повозка порой зависала на стеблях кукурузы и, не касаясь колесами земли, плыла по ней, как по воде. О попытке остановить лошадей нечего было и думать. Они буквально озверели и со стороны, наверное, напоминали собой летящих драконов. Хрупало ухватился за стяжные болты и, лежа ничком на дне повозки, отдался во власть судьбы и рока. Тогда–то и налетел на него сзади вражеский истребитель. Первой же пулеметной очередью он прошил ящики со штабными документами и сбил с ног среднюю лошадь. Последовал страшный удар в голову, и Хрукало на какое–то время перестал ощущать себя в этом мире. Когда он открыл глаза, то увидел нелепую картину: оставшиеся в живых пристяжные лошади, застряв головами в хомутах, лежали хвостами вперед по направлению к Терскому хребту, а повозка, изогнутая под углом в сто двадцать градусов, стояла одним колесом на голове убитого коренника, а другим — в передних его ногах. «Будет мне чертей за повозку», — потряс контуженой головой писарь, окончательно приходя в себя после чудовищного сальто–мортале. Он подошел к дрожащим, словно в малярийном ознобе, лошадям, освободил их от хомутов. Сзади совсем близко раздался орудийный выстрел. Хрукало обернулся и… на четвереньках пополз под изуродованную повозку: метрах в пятидесяти от места катастрофы торчала среди кукурузных метелок башня танка. Она водила туда–сюда длинным хоботом орудия, вынюхивая очередную жертву и не подозревая о том, что через минуту сама станет жертвой.

Со стороны Терского хребта показался самолет. Он — все ближе, ближе. Вот он уже над головой у Хрукало. Да это же У-2, «кукурузник»! Он не спеша протарахтел над танком, что–то бросил на него, и танк задымил. Молодец, летчик! Сжег танк с первого захода и отправился к следующему. Геройский парень, видно, сидит в кабине этого матерчатого самолетика. И оружие у него какое–то невиданное. Хрукало, позабыв об опасности, высунулся из–под повозки, восторженным взглядом проводил удаляющийся самолет. Но что это? Четырехкрылый истребитель танков сам вдруг заметался из стороны в сторону и, прижимаясь к земле, понесся во все свои сто лошадиных сил к Терскому хребту. И тут Хрукало увидел другой самолет с тонким туловищем и черным крестом на нем. Он свалился с неба на тихоходный У-2, словно коршун на жаворонка, и в мгновенье ока разделался с ним. «Сбил, сволочь!» — огорчился Хрукало и бросился к тому месту, где, по его мнению, упал самолет. Он действительно лежал в кукурузе. Крылья исковерканы, колеса валяются в стороне, от пропеллера осталось два куцых, расщепленных пенечка. Возле него стояла девчонка в синем комбинезоне и кулаком размазывала по щекам слезы.