Голубые дьяволы - [73]

— Кому какое счастье! — вздохнул кто–то из бойцов. — А я давече стрелял, стрелял по «лаптежнику», только зря патроны потратил — он летит и летит, стерва. Сказано: «Не родись красивым…»

— А в Вознесенке, помните, наш «як» разбился, так одному бойцу ноли оторвало лопастью…

У Левицкого невольно закололо вдоль позвоночника от этого воспоминания. Он сам видел, как оторвавшейся лопастью воздушного винта ударило бойца, который в это время сидел под навесиком и писал письмо. «Здравствуйте, дорогие мои, сообщаю, что я жив и здоров…» — было написано в тетрадном листке.

— Хороший истребитель «як», — оказал владелец газеты, пробегая ее глазами сверху донизу. — Вот и здесь про него написано: «як» в воздушных боях с немцами». А кто лее автор? Ага: Герой Советского Союза майор Клещев.

— Гарна машина, да тильки дэ вона? Шось я цих «якыв» не дюже бачу, — усмехнулся, заглядывая в газету, пожилой украинец с рукой на перевязи. — Ты лучше почитай мени, хлопец, вот туточки, пид цим героем, шо самолет из ружжа сбыв, шо там за гвардейцы такы?

— Пожалуйста, папаша, с превеликим удовольствием, — усмехнулся владелец газеты, от которой уже успел пустить изрядный кусок на раскур, и стал читать вслух: — «Стойкая оборона гвардейцев» (От специального корреспондента «Красной Звезды»), «На тихий северокавказский городок шли немцы — колонна танков и до двух полков мотопехоты…» Постой, — прервал он сам себя и оглядел товарищей расширенными глазами. — Да это, похоже, в Моздоке.

— А ты читай дальше, — прикрикнули на него.

— «…Городок защищал батальон гвардейцев».

— Наш, 3‑й… — неуверенно, словно боясь ошибиться, выдохнули из толпы слушателей.

— Помолчи, — опять прикрикнули.

— «…под командованием гвардии капитана Коваленко», — продолжал чтец.

— Ну, конечно же, это про нас! — загудели восторженно бойцы.

— А про Рыковского есть?

Чтец пробежал глазами по статье:

— Есть. И про Фельдмана, и про бронебойщиков. Вот слушайте: — «В городке разгорался бой с прорвавшимися танками. Вот вспыхнули подожженные бронебойщиками две головные машины, третью подбил гранатой из–за забора комиссар Фельдман».

— Трошки не так, як було, но все равно добре написано, — разгладил усы боец–украинец. — Тильки дуже жалко, шо Фельдмана немае тут, увезлы его ще вчера в Синий Камень.

— Ну и что? В госпитале почитает.

— Гарно будэ, колы тамочки не найдется ось такого дурня, — ткнул украинец рукой во владельца газеты, — шо сперва газету на закрутки рвет, а потом вже читае.

Все рассмеялись.

«Без шутки и на войне ни шагу», — подумал Левицкий, намереваясь идти дальше, но его удержал на месте очень уж знакомый голос:

— Можно подумать, что в Моздоке только и воевала ваша рота. Да попади этот корреспондент к нам на бронепоезд, он бы о вас и упомянуть постеснялся. Ведь мы уничтожали немецкие танки пачками, а не по одному, как вы.

Левицкий вгляделся в лицо говорящего: перед ним стоял тот самый веснушчатый крепыш в синем комбинезоне с маузером на боку, что закуривал у него на том берегу Терека у переправы. Голова у него по–прежнему забинтована, только бинт на ней чистый.

— Живой? — улыбнулся старший политрук.

Он подошел к нему, тряхнул здоровую руку.

— Живой, — весело согласился тот. — Вот только еще разок зацепило уже на этой стороне. Пришлось в санчасти поваляться.

— «Беломор» вы уничтожали пачками, а не танки, — съязвил кто–то запоздало. Но боец с бронепоезда не удостоил его даже взглядом.

— Ну и куда теперь направляешься? — спросил Левицкий. Боец пожал плечами:

— Хотел остаться в вашей бригаде, а меня — на переформирование. Говорят, здесь теперь и без меня обойдутся, а в Грозном на бронепоезд пулеметчики требуются.

— В таком случае, счастливого пути, товарищ…

— Забавин, — подсказал боец.

— Да, да, Забавин… теперь вспомнил, — улыбнулся Левицкий.

— И вам тоже счастливо оставаться, — ответил улыбкой Забавин. — Увидите медсестру Веру, передайте ей от меня привет.

— Охотно, — пообещал Левицкий и зашагал дальше навстречу рокочущему, как морокой прибой, переднему краю войны.

* * *

Бронебойщика Рогачева принимали в партию. В душном от множества людей блиндаже под «музыку» недалекого боя. Речи были коротки, как автоматные очереди.

— Мужественный боец… Отличился в боях…

— Кто за то, чтобы принять Рогачева кандидатом в члены партии, прошу голосовать, — предложил секретарь партбюро Мордовин и первым поднял руку.

У Рогачева защипало в глазах. «Накурили, однако, — подумал он, оправдывая свою минутную слабость. — И как жаль, что не дожил до такого волнующего события Вася Донченко».

Снаружи послышались шаги и голоса. В блиндаж втиснулся командир корпуса генерал Рослый. За ним — Красовский, Кириллов и комроты Дзусов. У последнего перевязана марлей огненно–рыжая голова.

— А ну покажись, сынку, — подошел генерал к смущенному кандидату в члены партии. — Сдается мне, что где–то я тебя бачил.

Все, находящиеся в блиндаже, заулыбались: в хорошем настроении командир корпуса, значит, дела наши не так уж плохи, как порою кажутся.

— Так точно, товарищ гвардии генерал! — развернул плечи бронебойщик. — На берегу Терека возле Предмостного.

— С тобой еще один герой был, что мог воробья из рогатки на лету сбить.