Голубые дьяволы - [72]

— А где летчик? — спросил Хрукало, подбегая к останкам самолета.

Девчонка взглянула на незнакомого бойца и еще пуще залилась слезами.

— Ну, чего тебя расхватывает? — подошел к ней Хрукало. — Летчик, спрашиваю, где?

— Я и есть летчик… Не видишь, что ль? — ответила, всхлипывая, девчонка.

— Ври больше, — вылупил глаза Хрукало.

Незнакомка не ответила, лишь продолжала судорожно подергивать худыми плечиками.

Рядом из кукурузы с ужасным грохотом взметнулась кверху земля. Хрукало схватил за плечи плачущего летчика, бросил на землю, сам упал рядом, закрыл ему голову согнутой в локте рукой. Но больше взрывов не последовало.

— Гм… — он встал на колени, стряхнул с воротника гимнастерки землю, окинул взглядом искореженный самолет. «Как моя бричка», — подумал про себя, а вслух сказал: — Чего ревешь, если живая осталась?

Летчица сверкнула на своего утешителя покрасневшими от слез глазами.

— Самоле–ет… разби–ила… — протянула она с новым приступом рыданий и была похожа в этот миг на девчушку–дошкольницу, нечаянно уронившую на пол чайную чашку.

— Ну и что, что разбила, не сама ведь. Я же видел, как он тебя очередью секанул.

— Он не попал… а я — со страху в кукурузу врезалась. Что я теперь Евдокии Давыдовне скажу-у…

— А кто она такая?

— Командир полка Бершанская.

— Вот чудеса! — покрутил головой Хрукало. — У вас что, в полку одни бабы… то есть, женщины? — поправился он тотчас.

— Ага, одни женщины, — судорожно вздохнула летчица.

— И не страшно вам вот так летать над линией фронта?

— Еще как страшно. Особенно ночью, когда кругом тьма, а тебя прожекторы хватают, будто лапами, и все снаряды к тебе тянутся.

— Так ты, выходит, со страху два танка уничтожила? — усмехнулся Хрукало, показывая рукой на столб изжелта–черного дыма. — А я думал, в кабине какой–нибудь Чкалов сидит, до того у тебя ловко получалось: кок! — есть, кок! — есть. Чем это ты их? Наверно, секретное оружие?

— Куда уж секретней… Бутылки с самовоспламеняющейся смесью, — девушка шевельнула в слабой усмешке распухшими от слез губами. Но тут же вновь помрачнела: — На чем я теперь летать буду?

— Новый дадут, — подбодрил ее Хрукало, вставая на ноли и оглядывая окрестности. — Тебя хоть как зовут?

— Верой.

Хрукало даже рот разинул от такой неожиданности: тоже — Вера и тоже совсем еще девчонка, хоть и без косичек на голове. Никогда б не подумал, что девчата бывают такие смелые.

* * *

Парамонов прикрепил к пулемету последний диск. «Успеют или не успеют отойти минометчики?» — думал он, ловя в прицел изгибающуюся на ходу цепь фашистских автоматчиков.

— Нате, жрите! — надавил со злостью на спусковой крючок «Дегтярева», испытывая необъяснимое торжество при виде опрокидываемых пулеметными очередями бегущих людей. И откуда у него такое? Ведь до войны он не мог даже курице отрубить голову. И из пулемета раньше не стрелял, и не знал его устройства. Впервые он встал к пулемету в одну из особенно яростных атак врага лишь сутки назад, когда был убит пулеметчик. «Молодец!» — похвалил его командир роты в перерыве между боями и показал ему, как меняется на пулемете диск с патронами.

— …Когда я на почте служил ямщиком, — яростно запел Парамонов под аккомпанемент пулемета, нисколько не заботясь о том, что его самого могут убить. В промежутки между очередями он слышал картавые немецкие голоса не только перед амбразурой, но и за пологом, закрывающим вход в блиндаж. Ясно: немцы окружили курган и вот–вот ворвутся сюда. А патронов в диске все меньше. Еще одна очередь — и пулемет умолк. Все. Остается одна граната. Для тех, кто первыми ворвется в блиндаж, и для себя…

Парамонов крутнул ручку гранаты, устанавливая ее на боевой взвод. Это движение напомнило ему по ассоциации о ручке на телефонном аппарате. Ни на что не надеясь, он — склонился над ним и левой рукой крутнул ручку.

— «Кипарис» слушает, — донесся из трубки знакомый девичий голос.

Парамонова даже в жар бросило от такой удачи. Больше суток не было связи и вдруг — вот она, в самый критический момент.

— Дуся! — закричал он в трубку, не отрывая взгляда от занавешенной одеялом двери в блиндаже. — Слышишь меня? Я — Парамонов. Передай артиллеристам, пусть немедленно накроют курган Абазу всеми орудиями! Слышишь? Немедленно! Что? Некогда объяснять, немцы лезут! Прощай!

Парамонов бросил трубку, подскочил к одеялу, отдернул его:

— Нет, мы еще повоюем с вами, фашистские крысы!

Он метнул в бегущих по ходу сообщения немцев гранату и выхватил из ножен десантный нож, не зря же его учили в Андреевской долине, как им при случае пользоваться.

Глава двадцать первая

Левицкий вышел из политотдела, который вместе со штабом бригады перебазировался из Вознесенской в район Малгобека, и направился к Чеченской балке, где должно сегодня состояться партийное собрание.

— Гляди–ка, братцы, повезло парню! — услышал он удивленный возглас.

Левицкий остановился, посмотрел на сгрудившихся возле повозки бойцов. Один из них держал в руках газету. «Красная Звезда», — прочитал Левицкий знакомое название. Он подошел поближе, прислушался.

— Надо же, из винтовки самолет сшиб! — с нескрываемой завистью продолжал владелец газеты, тыча в нее пальцем. — Не иначе, орден отхватит, а то и отпуск. Вишь, стоит гоголем и самолет рядом, должно, «юнкерс».