Голубкина - [14]

Потом увлекалась рисованием. Это совсем другое, более трудное для нее занятие, чем лепка. Как заставить карандаш отобразить на бумаге то, что задумала? Сначала не получалось, и Анюта безжалостно рвала, уничтожала рисунки, но через некоторое время что-то изменилось, она приобрела постепенно навык, стала рисовать смелее и увереннее. Рисовала то, что окружало ее: лошадей, овец, дом, конюшню, деревья, яблоневый сад, улья, луг со стогами сена, башню кремля, церковь, берег речки со склонившейся к самой воде ракитой…

Сема, учившийся тогда уже в пятом классе, тоже рисовал, выполнял домашние задания. Раз, отправляясь утром, как всегда, на Екатерининскую, захватил с собой и рисунки Анюты. Показал их учителю Василию Павловичу Проселкову.

— Кто это рисовал? — спросил учитель.

— Сестра…

— У сестры твоей есть способности. Как зовут ее?

— Анютой. Анной…

— Передай ей, чтобы она пришла ко мне сюда, в училище. Хочу с ней познакомиться, поговорить. И пусть принесет другие свои рисунки…

Анна встретилась с Проселковым. Он заинтересовался работами молоденькой огородницы и сказал, что будет учить ее. Она несколько раз приходила к нему домой, выслушивала объяснения, указания, рисовала в его присутствии, он говорил, что в рисунках хорошо, что плохо, вносил исправления… Но скоро занятия прекратились. Она понимала, что Проселков не может или не хочет учить ее бесплатно, а брать платные уроки нельзя, нет лишних денег. Да и мамаша, вероятно, считала тогда это рисование ненужным для дочери делом, баловством, на которое грешно тратить с трудом, в поте лица добытые, заработанные полтинники и рубли…

Но не один лишь Проселков познакомился с рисунками Анны, обнаружив несомненный художественный дар у этой молчаливой, несколько даже хмурой девушки с проницательным, то вдруг загорающимся, то так же внезапно гаснущим взглядом. В доме Голубкиных бывали в гостях соседи, появлялись разные посетители, и среди них — люди интеллигентные, образованные. Они тоже видели рисунки, и как-то даже не верилось, что рисовала вот эта молодая огородница, суровая на вид, несмотря на свою молодость, работающая на грядках и в саду, занимающаяся вместе с матерью хозяйством… Хорошо бы, говорили они Екатерине Яковлевне, показать рисунки профессиональным художникам, специалистам или знатокам, а еще лучше, не откладывая, послать дочь учиться в какую-нибудь художественную школу…

Мамаше приятно это слышать, но куда может поехать Анюта, где будет учиться, да что из всего этого получится, к чему приведет, она себе не представляла.

Анна же, независимо от этих разговоров, советов, начинала чувствовать, что истинное призвание ее не в том, чтобы быть домашней учительницей или фельдшерицей, а в том, что все сильнее, все настойчивее и неотразимее влекло ее — в каком-нибудь «художестве», то ли в этих фигурках из глины, то ли в рисовании, в живописи, о которой она, правда, еще серьезно и не помышляла, то ли в чем-то ином… Одно время ей хотелось научиться росписи фарфора, рисовать кисточкой на обожженных фарфоровых чашках, блюдцах, вазах затейливые узоры, орнамент, цветы, растения, листья…

Екатерина Яковлевна понимала, что, если она воспрепятствует стремлению дочери учиться на художницу, то поступит неправильно, совершит ошибку, которую потом уже не исправишь — будет поздно. И она все более и более склонялась к тому, чтобы отпустить Анюту из родимого гнезда — пускай следует своему влечению, ну а деньги… Как-нибудь насобираем, будем ей посылать. Теперь, слава богу, не то время, когда она одна растила детей, нынче они уже взрослые: Николай, Семен — надежда, опора, работники. Одним словом, как-нибудь сумеем поддержать Анюту, помочь ей.

Братья и сестры были на стороне Анны, одобряли ее желание учиться. Родственники же Екатерины Яковлевны, узнав, что Анна хочет ехать в Москву, чтобы поступить в какую-то школу, отнеслись к этому резко отрицательно, сочли затею нелепой и стали даже посмеиваться. Перезрелая девица, 25 лет уже, а туда же себе, хочет образованной стать, художницей… Поздно, милая… Внушали Екатерине Яковлевне: «Глупости это — Анюту учить». Предостерегали от неверного шага, говорили, что дочь только зря, впустую время потратит, что ей не в Москву ехать, а замуж выходить надо (засиделась в девках!), жениха нужно подыскивать, она — и этого у нее не отнимешь — видная собой, здоровая, трудолюбивая и лицом недурна… Пугали соблазнами и пороками крупного города.

Однако на Екатерину Яковлевну все эти доводы не подействовали. Она сказала твердо и окончательно: «Раз Анюта это задумала, пусть едет».

И Анна стала собираться в дорогу. Она понимала, что в жизни ее наступает крутой перелом.

Она решила поступить в Москве в Классы изящных искусств А. О. Гунста. Так посоветовали сведущие люди.

Собраны, уложены вещи, выслушаны последние наставления матери. Все семейство провожает Анюту на станцию вблизи Рязанской заставы. В те времена от Зарайска шла железнодорожная ветка до Луховиц, и там надо было делать пересадку, садиться на другой поезд и через Коломну, Егорьевск ехать в Москву. До Луховиц паровозик-«кукушка» вез несколько вагонов. Поезд двигался медленно, тащился еле-еле.