Голубкина - [13]

Но это не означает вовсе, что Анна не испытывала тягостных сомнений, она отчетливо сознавала, как мало еще знает, и это мучило, вселяло уныние, она порой теряла веру в себя, надежду на то, что ей удастся со временем стать по-настоящему образованной, падала духом… И эти настроения отразятся отчасти в ее письмах к Глаголеву, когда он с семьей покинет Зарайск. Это произошло в 1885 году: супруги с тремя детьми, родившимися в городе на Осетре, уехали в Москву, куда перевели Александра Николаевича. Его назначили преподавателем гимназии.

В одном из писем, посланном в 1886 году, можно прочитать такие строки, которые звучат как сигнал бедствия: «Вы мне хотели помочь, Александр Николаевич. Помогите, я как-то совсем скверно учусь. Мне бы хотелось выучиться, и, пожалуй, хочется учиться, только ничего не выходит. Стану что-нибудь учить, мысли расскачут врозь, просто ничего не поделаешь. Вы тогда говорили, что нужно учиться для самообразования. Я думаю, что это невозможно для меня. В самом деле, подумайте, какая разница между вашими знаниями и моими, ведь у меня их почти нет. Да, мне во всю жизнь не приобресть того, что имеете вы теперь…»

Она строго, по сути, беспощадно относится к себе, делая в другом письме такое признание: «…Не в моем характере льстить, да мне и нет надобности, а что между вами и мной не может быть литературного спора, то это я и опять скажу. Я от вас могу только заимствовать, но не давать…» И дальше пишет о своем «верхоглядстве», которое развилось «вследствие разнохарактерности чтения»: «Думать лень, вот и верхоглядство…»

Сурово и жестко спрашивает с себя Анна Голубкина (ей уже двадцать третий год), не дает себе никаких поблажек. Но в том же письме замечает, что учиться у нее — «потребность и надобность, которая сказывается при всяком случае…». По-прежнему, как и в 15 лет, охвачена жаждой познания.

Она продолжает работать на огороде, помогает матери. Есть у нее и еще одна добровольно и с удовольствием взятая на себя обязанность — ухаживать за пчелами. В память о дедушке Поликарпе Сидоровиче они сохранили в саду улья. Золотисто-янтарные пчелы летают на зарайские луга, строят соты, воспитывают молодь… Анна радуется, что они у нее уже роятся. Немало времени проводит она на пчельнике.

В ту пору дела у Голубкиных стали поправляться. «Огородное заведение», состоявшее из огородов при доме на Михайловской и на хуторе у деревни Гололобово, приносило определенный доход. Прежде Екатерина Яковлевна торговала огурцами и капустой на городском базаре, случалось, продавали кочаны возами. Теперь, по осени, отправляли капусту и вагонами. Николай и Семен ездили в Коломну, Егорьевск и в другие города, где можно было запродать оптом капусту и другие овощи.

Огороды — основной источник существования и некоторого благосостояния семьи, и от урожая и, разумеется, от продажи его зависит многое. В том числе и возможность для Екатерины Яковлевны дать детям образование. Сема все-таки смог учиться в реальном, Саня собиралась поступить в фельдшерскую школу. Но ведь еще Анюта. Судьба ее тревожит мать. Дочь нигде не училась, не отдали ее по бедности в женскую прогимназию. А Екатерина Яковлевна видит, как много она читает, как тянется к знаниям…

Самой Анне мысль об учебе не дает покоя. Проходят годы, она уже не длинноногая девчонка с ячменями на глазах, вполне взрослая девушка (сверстницы успели выйти замуж, обзавестись детьми), а чего достигла? Ничего…

Она задумала добиваться диплома домашней учительницы. Не бог весть что — домашняя учительница. Новее же профессия, будет при деле, сможет деньги зарабатывать. Станет учить детей, пусть не в гимназии, как Александр Николаевич (ишь куда занесло!), а в домах, чужих семьях, готовить их к поступлению в учебные заведения. И Анюта просит в письме Саню достать «программу на домашнюю учительницу». И сделать это не откладывая, торопит. Не хочет терять время. Его и так столько потеряно! «Если ты там не найдешь программу, то напиши. Я буду еще где-нибудь искать. Да ты поскорей — я думаю скоро начать».

В том же письме просит сестру узнать — «возьмут ли в фельдшерскую школу с дипломом домашней учительницы?». Ищет разные пути…

Она уверена: кто-кто, а уж Саня, умная, рассудительная, поймет ее. Они столько говорили в родном доме о будущем, доверяя друг другу свои планы, мечты… Сестра полюбит хорошего человека, выйдет за него замуж, и неважно, где будут жить молодые — у них, на Михайловской, или отдельно… Она и Саня всегда будут близки друг другу. О своем же замужестве и не помышляет. Быть может, даже бессознательно, не отдавая себе в том отчета, чувствовала интуитивно, каким-то шестым чувством, что ей уготована иная судьба, свое предназначение в жизни. Так бывает у неординарных людей, и в этих их смутных предчувствиях нет ничего таинственного. Человек способен сознавать свои потенциальные силы, духовные, творческие возможности, которые нередко раскрываются не сразу, медленно, постепенно, а случается, и довольно поздно.

Но не только мысли об учебе, о дипломе домашней учительницы или фельдшерицы одолевали Анну Голубкину. Она ощущала какую-то тоже не вполне осознанную, но упорную тягу к творчеству. Время, когда она лепила из глины на огороде человечков и животных, прошло. Но не было забыто. Она помнила о самом этом процессе, о мягкой, послушно-податливой глине. О том, как ее руки, пальцы, с такой чувствительной на кончиках, на верхних подушечках, кожей, прикасаясь к теплому материалу то резкими, то осторожными, тихими, словно ласкающими движениями, творили, создавая из серой, извлеченной из земли глины грубоватые, но живые, характерные, выразительные фигурки…