Голубкина - [16]

— Постойте! Куда же вы? — крикнул ей он вдогонку.

Анна, почувствовавшая при виде Волнухина неизъяснимый страх, вернулась.

— Показывайте, что у вас, — сказал руководитель скульптурного класса, сразу догадавшийся, что она принесла свою работу.

Голубкина развернула тряпку. Это был небольшой этюд, который она выполнила в эти дни, полные отчаяния и смутной надежды, в порыве какого-то мрачного и страстного вдохновения. Старуха в крестьянском полушубке, опустившись на колени, самозабвенно молится, испрашивая милость у всевышнего… То, что испытала и пережила Анна в доме на Пречистенке — и разочарование, и унижение, и безысходность, и еще в большей степени то, что поддерживало и придавало ей силы потом, — любовь к искусству, мечта, вера в свое призвание, — все это отразилось в этюде.

«Молящаяся старуха» ошеломила Волнухина — своей экспрессией, жизненной правдой, которые заслонили естественные для начинающего ваятеля несовершенство, шероховатости его работы.

А дальше события развивались самым благоприятным образом. Волнухин показал «Молящуюся старуху» на педагогическом совете, где обсуждались результаты приемных экзаменов, и произнес несколько слов о несомненной одаренности автора этюда. Голубкина была принята в класс скульптуры. Мало того, директор школы А. О. Гунст освободил ученицу от платы за обучение, которая составляла 60 рублей в год. Для нее, крайне стесненной в средствах, это было существенной поддержкой. Анатолий Оттович подарил также ящик с красками. Подарок доставил ей удовольствие, хотя и напомнил о недавней неудаче при попытке поступить в класс живописи.

Она поселилась в Ляпинке. Это известный всей Москве дом на Большой Дмитровке, где жили студенты. Он принадлежал братьям-купцам Ляпиным. Великолепный знаток старой Москвы Вл. Гиляровский подробно описал этот дом и рассказал о его владельцах, занимавшихся благотворительностью. Оба брата-холостяка, которых звали «неразлучниками», старший — скопец Михаил Иллиодорович, толстый, обрюзгший, с пухом вместо бороды, и младший — Николай Иллиодорович, энергичный и бородатый, родом из крестьян, разбогатевшие в Москве, обитали вдвоем в особняке с зимним садом. Под студенческое общежитие было отведено находившееся в глубине обширного владения каменное здание, служившее прежде складом. В конце 70-х годов эго здание переделали в жилой дом, и в нем обосновалась молодежь, студенты университета и воспитанники школы живописи, ваяния и зодчества, а также мелкие литераторы, актеры.

Владимир Алексеевич Гиляровский, не раз бывавший в этом доме, писал на склоне лет, что Ляпипка, давая приют неимущим, многих спасла от нужды и гибели. В каждой комнате стояло по три-четыре кровати, столики с ящиками и стулья. Помещение даровое, а за питание брали деньги. В столовой, помещавшейся внизу, на первом этаже, подавался за 15 копеек мясной обед из двух блюд — щи и каша, и бесплатно раз в день чай с хлебом. Эта столовая — своеобразный клуб, где произносились крамольные речи, пелись студенческие песни, читались прокламации. Здесь было грязно, вспоминал Гиляровский, зато никакого начальства, сыщики избегали сюда заглядывать, зная, с каким пристрастием допрашивают ляпинцы подозрительных лиц. Но обыски устраивались, и жандармы нередко производили аресты.

Что до развлечений, то некоторые театры, например, Корша, присылали студентам билеты на галерку, а цирк Саламонского — медные бляхи, они заменяли контрамарки. Жившая здесь учащаяся молодежь пользовалась также правом бесплатного входа на художественные выставки.

Конечно, Ляпинка, где шумно и беспокойно, витал дух богемы, где случались дебоши, — это общежитие мало подходило для необщительной и всегда внутренне сосредоточенной, сдержанной Голубкиной, но зато за жилье ничего не надо платить, и именно это обстоятельство заставило ее поселиться в студенческом доме на Большой Дмитровке.

Осень, опустели бульвары. Опавшие листья на аллеях и газонах. Временами моросит мелкий, как сквозь сито, дождь. Но бывают и солнечные ясные дни. Анна знакомится с широкой неугомонной московской жизнью, столь разительно отличающейся от тихого сонного мирка маленького Зарайска, приглядывается к людям, прохожим. Громады многоэтажных зданий, всевозможные вывески, суета и толчея в центре, на главных улицах, бесконечный поток экипажей (можно подумать, что лошадей в городе не меньше, чем людей), зеркальные витрины роскошных магазинов, обилие булочных заведений, кондитерских, колбасных, винных, пивных и прочих лавок.

У ограды Василия Блаженного взрослые и ребятишки кормят голубей вареным горохом, который продают тут же старушки по копейке за пригоршню. В Охотном прохаживаются околоточные, разносчики предлагают селедку, на тумбе сидит подвыпивший парень и, наигрывая на разбитой трехрядке, напевает: «Ты, гармошка-матушка, лучше хлеба-мякушка…»

В магазинах идет осенняя, со скидкой, распродажа готового платья. В магазине мадам Авроры в Газетном переулке вблизи Дмитровки — капоты пикейные, батистовые, сатинетовые… Дамские полусапожки… Все, что угодно, — французские духи, платки из козьего пуха, фосфорные и серные спички, александропольская ромашка от насекомых, крученые папиросы «Красотка» и «Плутовка», зернистая икра, мятные пряники, черный и цветочный чай…