Голос Незримого. Том 2 - [37]

Что же плачет она?.. Как?.. Себя в том виновною чувствует?

Ну, а кто ж их кормил, между тем как родной их отец…

И – потом… Вот ведь смог же он, Митя, учиться искусству… и…

Только б в славу войти! – ей построит не дом, а дворец!

А-а, смеется?.. И сразу же – прелесть какая! Русалочка!

Лучше star всех прославленных, всех этих выбранных «мисс».

Лёль не верит?.. Тоща, как кикимора? ходит уж с палочкой?

Вздор! – Русалка. Naïade. Хоть пиши с нее!.. Да, это – мысль.

Взор ее – океан… Волоса – ах, как выросли! – струями…

И в движеньях всех ритм… Он – художник. Ему ли не знать?

И понятно, чем зрители некогда были волнуемы.

О, Финкас – не дурак, что ее побудил выступать!

Кстати, Митя с ним встретился… – С «вещей вороной»?

Ну, что же он?

– Шлет привет. Убежден, что страданья ее недолги.

Запорхает опять и создаст что-то, с прежним не схожее, —

Нечто – фин! du soleil[13]! и пожнет-таки снова венки… —

Лёль светло призадумалась. – Это сказал он, действительно?..

Старый, верный Финкас! Никогда не обманывал он.

Так страданьям конец?.. Как тогда будет жить восхитительно! —

(А прозрачнейший лик средь подушек – уже заострен…)

Митя тоже притих… Говорят, – это отжило, вымерло,

Но его так пленяет всё русское! – быт ли то, миф…

А не знает снегов… И потом: что такое – кикимора?!

Да и мыслимо ль знать, там едва шестилетье прожив?

– Мама Лёль, мама Лёль! Расскажите-ка мне про Россию вы… —

– Ах, Митюша… Возможно ли то не поэту?.. И вдруг?

Ведь Россия – великая… От Петербурга до Киева —

Вот и Франция вся. А на север еще и на юг…

И к востоку… Сибирь. А за ней – почти наша Маньчжурия…

(О, загадочный край, где прекрасный Никита Орлов!)

Только… Митя! нигде не видала подобной лазури я! —

И бледна-то, и пасмурна, а восторгает, нет слов!

Арки радуг как в рай ведут… Душем небесным льют проливни…

По грибы пойдешь, ягоды… Столько! – Грузи камион.

И какая весна! – Ночь что день, и душисто до боли в ней…

А в мороз – прямо жар! И скрипучий он, как саксофон.

Снег забыл?.. Ах, бедняжки! Видали лишь пляжи да ланды вы…

Снег… Да с ним чудеса! – Золотой… нет! – Алмазнейший Век.

За ночь встанет – представь! – целый горный хребет бриллиантовый.

Запах дынь! Вкус – шампанского!.. Вот что такое – наш снег.

От сверканья ж и чудится: пни – лешуками мохнатыми,

Ствол березовый – девушкой, если на лыжах бежишь.

Ну, а дома – кикиморы… Сходное что-то с пенатами,

Только злы и то-ню-сень-ки… Вот теперь знаешь, глупыш?..

А березки… Они – наше самое русское дерево!

Тож белы и уж так… неповинны, что ль, Митя, на взгляд.

Их на Троицын день – уж не празднуют, верно, теперь его? —

В храмах ставили, в комнатах… Крыша, – а всюду как сад!

О, увидь это ты… Особливо в деревне, в поместьице…

Всё дивило б! – Лежанка хоть… Это… ну, с выступом печь

Ярких, жарких изразчиков. Сладостно так на ней грезится…

Или – пошевни. Санища! Как на кровать, можно лечь.

А засидки?.. покос?.. Вот опять не поймешь ты, Митюшенька! —

И поют, и работают… Словно их труд – лишь игра.

Голоса необъятные… Что ни chanson, то жемчужинка.

Все разряжены… веселы… Прямо, как в Grand Opéra…

Но чудесней всего крестный ход наш по ржам, средь привольица!

Люд… Святыня… И – вот… ничего того, пишут, уж нет.

Все мрачны. Да и… Господи!.. Каторга ж! казнь!.. и… не молятся…

Не велят им, несчастненьким… Митя! Тебе – мой завет.

Ни-ког-да, ни-за-что не мирись ты с Нечистою Силою,

Что вселилась в Москву! Ох, и немцы с ней… Бог их суди!

Да снеси, коль воротишься (где уж мне?) на землю милую,

Ей поклончик от Лёль… Сам же, мальчик мой, всех там прости.

Вот, как в Пасху… У нас как нигде она! – С жаром и… жалостью:

Чок яичек малиновых… Бум колокольный весь день…

Д-а, как звон наш от здешнего, так и вся жизнь отличалась там

От сухой суеты, что в Европе всегда и везде,

Не понять – отчего. Шире ль… краше ль… Пусть чище здесь,

убранней!

Там – озера с моря! Лес без края… Не парк их сквозной.

Тот, где царь сам охотился, полн был страшенными зубрами…

К нам в усадьбу же лось заходил… да, как раз… той весной.

Лось же – это ведь тур! Зверь – видал у Билибина? – сказочный.

Ника мой разгорелся весь! Так и схватил бы ружье

Да погнал по следам. Только… где же? – Лежал в перевязочной.

Что за Ника?.. Ах, друг! Это – счастье и горе мое.

Он ведь сказочный тож. Он – Вольга! Всюду рыщет, всех борет он.

Он – как в медь весь закованный! Даже и голос такой.

Он – святой и безжалостный… Для златоглавого города,

Навек мной поцелованный, пренебрегает он мной…

Нет, Димитрий, не то… Я по слабости так… по болезни я…

Можно вверить не только что сердце – державу ему!

Мне ж сказал: нет родней! Что как колос – я… только прелестнее.

И что Русь всю увидишь, ко взору склонясь моему.

Как был ласков неслыханно! Всякой любил… и заплаканной…

Целовал башмачки… А ведь пыльны ж!.. И гордый он, страх.

Чуть Венера – была та вечернею – вспыхнет, нам знак она:

Час свиданья. И встретимся в вишнях иль дальше… в хлебах.

И хорош же средь травного и соловьиного щекота

С милым об руку узенький русский проселочный путь…

Что ты, Митенька?.. Господи!.. Что же целуешь мне ноги ты?..

Иль… родной на них прах?.. Ну, спасибо. Теперь – отдохнуть. —

Славный мальчик, заботливый… Взгляда не сводит прощального,