Голос Незримого. Том 2 - [36]

Шрифт
Интервал

Где есть остров… Таити?.. иль Пасхи?.. О, лучшей всех стран…
Как мережка, вдали виадук… Поезд прямо игрушечный!
А вон там, на окраинах, уж зацветают сады, —
Дым курчаво-серебряный, будто… но вовсе не пушечный!
То – айва? иль миндаль? Всё равно. Всё полно красоты.
Да, ме-реж-ка… Пора! За работу же, Лёль, да не мешкая!
Отслужили свое ее ножки… Рукам – череда.
И уменье уж есть, и терпение даже… с мережкою.
В магазине довольны. Заказ, слава Богу, всегда…
Что за воздух! Как будто бы льются духи бирюзовые
Из квадратно-больших пузырьков двух распахнутых рам.
На коленях – шелка цвета crème, и champagne, и лиловые —
Мотыльковый наряд для богатых неведомых дам…
Тут – и розы сорочек их в жилках сквозной инкрустации,
Панталонные крылышки, комбинезонов струи…
Да, порой нелегко, что пришлося с такими ж расстаться ей!
Ах, как горько порой, что они для других, не твои…
Но из глаз – ни слезы. С губ, в старании сжатых – ни жалобы.
Лишь стрекочут кузнечики ножниц, лишь блещет игла…
Нет, всё к лучшему! Иначе – с милым навеки порвала бы,
А ему и больная она – сердце верит – мила.
И потом – разве Лёль так уж всеми оставлена, брошена? —
Помогает сестра и, хоть редко, впорхнет – навестит.
То Митюша зайдет – о, такой стал большой и хороший он! —
То студент-богослов один, то генерал-инвалид.
И, особенно, та, что прозвали все Доброю Душкою.
Это – фрейлина бывшая. Русская фея – сейчас.
Неприметна, вне лет… То девицей глядит, то – старушкою, —
Хвостик серый волос и лампады голубящих глаз…
Захворает ли кто, – Душка мчится в аптеку, в лечебницу.
Без работы? – летит в иностранный влиятельный свет.
Визу ль, кров ли, стипендию ль – всё достает, как волшебница,
Ну, а что у самой?.. Бриллиантов и стерлингов нет!..
Так… пособье ничтожное… Что бы и Лёль теперь делала? —
Слава, вилла ушли… Горизонт был трагически-хмур:
Без гроша и без ног. Но влетела тут Душка, затрелила,
Принесла ей Евангелье… Раздобыла ей кутюр.
И с тех пор повелось: за работой идет и обедом ей,
И с работой уйдет – с платой входит… Бескрайнейший круг!
Если ж худо ей, – доктора кличет без денег и ведома.
Вот легка на помине-то! Чу?.. Деликатнейший стук.
Древний запах tzarine bouquet[11], старый tailleur[12] полн изящества…
– Фея, фея! – Ну, Лёль, как вы?.. Плохо?.. не спали всю ночь?
Ах, а я-то!.. Вчера – чай-концерт… одного там землячества.
Цель благая. На скаутов. Как же, мой друг, не помочь?..
Танцы?.. Были. Какие ж, – вот в этом не смыслю ни столечко!
Если б – вальс, полонез… Что-то новое: блэк или блюс…
Показать?.. Ах, насмешница! Да и Господь с вами, Лёлечка!
Ведь – Страстная. За вас лучше, грешная, я помолюсь. —
Лёль вдруг вся всполохнулася. Стало быть, Пасха так близко уж?
Наша, русская… Боже мой!.. Дрогнула, в кашле зашлась…
Ах, опять эта кровь! Крепдешины еще ей забрызгаешь.
– Душка… милая… это ведь… это – не спешный заказ?
Приберите ж его!.. Мне сегодня не очень здоровится… —
Душка прячет, тревожится… Бодро хлопочет потом:
То лекарство накапает, то подобьет изголовьице…
– И прекрасно. Вы, Лёль, утомляетесь слишком шитьем.
Но весна вот… Вы встанете. Сами плясать еще станете! —
(А в лице средь подушек уж легкая синь разлита…)
– О, я встану!.. Но мне… Срок и мне претерпеть ведь страданья те…
Тридцать три – завтра, знаете?.. Это – Христовы года.
Почитайте ж, дружок, что услышите в церкви сегодня вы… —
И запело о вечерях и золотых вечерах
Всех тех избранных, призванных к близости Лика Господнего,
И о грешнице, вкравшейся в круг их с сосудом в руках…
Изливал, алавастровый, миро и чувство бесценное
На стопы Обреченного… Вытерли их, как убрус,
Косы траурно-темные и в преклоненье смятенные…
И прославилась Женщина. Так завещал Иисус.
Галок крестики черные зыблются в выси эмалевой.
Иль то – лодки рыбацкие в Генисаретских волнах?..
Лёль словила их сеть… Сеть лу-чи-ста-я… – Лёль, задремали вы? —
Тишина. Поцелуй… И растаяла фея в дверях…
Да, дремала. И видела что-то… чего нет желаннее!
Что?.. Забылось. Одно: где-то, в крае блаженств побыла…
В Океании пальмовой иль, средь смоковниц, в Вифании,
Иль в России, в березничке?.. В далях… А долго ль спала?
Взор открыла, окрепшая, приподнялась без усилия. —
Снова – радость! Митюша здесь. Как осторожно вошел!
И – такой баловник! – в кувшине умывальном жонкилии,
Цвет которых так солнечно, так канареечно желт!
Ах… и небо такое уж!.. Влажно-прохладнейше-палево…
Клич вечерних газетчиков… Или то – высвист скворцов?..
Митя клонится к ней. – Хорошо, мама Лёль, что поспали вы!
А теперь вам – бульон… это Душкин приказ, и – яйцо. —
Вот чудак! Говорит, как с ребенком, с ней. Сам не мальчишка ли?
А, пожалуй, уж – нет. Кудри сглажены, галстук, пиджак…
Головой выше Лёль. Очень сдержан. На диво, как вышколен.
Молодежь зарубежная, правда, вся выглядит так.
Ну, а сердце-то – русское! Лишь под корой черепаховой.
Вот – сам кормит ее, по душам с ней беседует он.
– Как живется?.. Прекраснейше!.. Замысл… Удача в делах его…
Акварели две проданы. Кажется, примут в Салон.
О, тогда уж не мама Лёль, он о ней станет заботиться…
Брату ж Виктору… гм… он не знает вполне, почему, —
Чек какой-то… подлог… но в Америку смыться приходится.
Да Чикаго, по совести, – самое место ему!

Еще от автора Любовь Никитична Столица
Голос Незримого. Том 1

Имя Любови Никитичны Столицы (1884–1934), поэтессы незаурядного дарования, выпало из отечественного литературного процесса после ее отъезда в эмиграцию. Лишь теперь собрание всех известных художественных произведений Столицы приходит к читателю.В первом томе представлены авторские книги стихотворений, в том числе неизданная книга «Лазоревый остров», стихотворения разных лет, не включенные в авторские книги, и неоднократно выходивший отдельным изданием роман в стихах «Елена Деева».


Стихотворения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".