Голос Незримого. Том 2 - [35]

Шрифт
Интервал

Беспокойство. Икру. И курьезы: короны, иконы…
Girls театрика Diaghilew… – Больше уж Лёль не слыхала.
Задохнулась… Мелькнул фильм живой первых дней зарубежья…
Груз людской на судах, цепенеющих в Стиксе Босфора…
Дождь, нужда и… раздор от безденежья и безнадежья…
Флаг: нет пресной воды!.. Флаг: больные!.. Вдруг – постук мотора.
Лодка – блеска рекорд! – тут, за бортом, отверженным, грязным,
И друзья в ней английские… Банки, коробки, пакеты…
Их бросают сюда, – лишь поймай!.. И пред этим соблазном
Те “boyare”, князья – о, те русские! – скифски одеты
И небриты дня два, как Панургово ринулись стадо,
И толкались – ха-ха! – и дрались, как мартышки в зверинце
За галеты, уж черствые, или кусок шоколада!..
Да, «друзья» хорошо за свои развлеклися гостинцы.
И картина еще: это было уже через месяц, —
Месяц странствий слепых и мытарств на чужих пароходах…
Изнурясь чечевичною жидко-оливковой месью,
Плыли русские призраки в зелено-мраморных водах…
И, лишеньями сломлены, гибче, бледней их перчаток,
Сыпля в сумрак аттический чуждый рокочущий говор,
Флирт с французской командою несколько аристократок
Повели… И счастливее всех кавалеров стал повар!
Лёль запомнилась в камбузе дама, прелестней Мадонны,
Чьи миндальные пальчики стиснули, зубки же грызли
Бычью кость колоссальную!.. Кок же взирал благосклонно…
Ах, обид той поры от недавних друзей не исчислить!
Раньше ж – быль вопиющая… Ею она лишь слыхалась,
Но вставала так явственно! – Словно бы зрима воочью:
Как весы оловянные, Балтики хлябь колыхалась, —
В них России судьба была белой той питерской ночью.
Каждый штык в ней сверкал, бил литаврами шаг одинакий! —
То к столице своей шли российского рыцарства кадры…
И уж солнцем вторым золотел перед ними Исакий,
С моря ж виделись гаубицы дружеской некой эскадры,
Словно перст, на Врага указующий… Но – до минуты,
Что в последнем бою их вводила в предместья родные.
Тут они обернулися, «белых» громя… И, как спруты,
Задушили победу их!..…………..Нету друзей у России!
Вот и этот, себя почитающий за джентлемена…
Нет теперь для нее человека его ненавистней! —
Всё попрать! оскорбить!.. Но должна стать его непременно
Иль… проститься со всей современной заманчивой жизнью…
Отказаться от лож раззолоченных, солнечных пляжей,
Джазов ярко-дикарских и ангельски-белых Испано…
Как в постели она не на шантунг прохладнейший ляжет
Иль не сядет в тепло от эссенций опаловой ванны?
А приемы? а спорт?.. Паутины ракеток и платьев?
И цветы вот!.. и радио… Нет, и не думать уж лучше!
Можно ль с шаткой судьбой русской беженки и пропускать ей —
(Ведь сказал и Финкас!) этот брак… этот редкостный случай?..
Но отдаться врагу?.. Этой кобре английской? Джон Буллю?
А с другой стороны, – что сама она, Лёль, для такого,
Как былой ее друг?.. – чьи крыла уж в Сибири взмахнули,
Клич Россию будил?!. Для орленка – Никиты Орлова!..
Лёль вся – мрак, вся – смятение!.. Сердце так стонет, что слышно,
Мозг горит, как в огне… Мрак, и стон, и огонь – те ж страданья,
Что в отчизне ее… Где же путь, что не вел бы облыжно?
Лёль – России листок – в жесточайшем дрожит колебанье…
Даже мистер вдруг сжалился. С страстностью важной, смешною
Ей объятья раскрыл… Но, темно лепеча, отскочила.
– Не-т… Пусть сэр извинит… Слишком душно здесь!..
нехорошо ей…
Мышкой – в дверь и – бежит вверх, на воздух, к балкону над виллой.
О, как тут высоко! Д-а, конечно, этаж уже третий…
О, как холодно тут! Д-а, ведь, правда, сейчас уже осень…
Как мучительно… ох! И зачем существуешь на свете?
О-ди-но-ко… А что, если прыгнуть… удариться оземь?..
Город мира вдали – гордых, колких, косых очертаний —
В волнах прахов, огней, фосфорически-розово-мглистых,
Как гигант-трансатлантик в вечернем всплывал океане
Меж медуз-фонарей и реклам – рыб летуче-искристых…
Снизу ж пахло землей… так родимо! И падали листья
Русым легким лоскутиком… Ветер их ласково зыбил…
Вот и Лёль полетит! Пусть ее дожидается мистер!..
Парапет. И прыжок. Русым легким лоскутиком… в гибель…
В ТРЕТИЙ РАЗ
Но она не погибла тут… Видно, судьба ей с ним встретиться —
С тем, кто дважды уж звал… с третьим зовом и сам к ней придет.
В миг паденья ей так засияла Большая Медведица —
Наше – русских – созвездие!.. Лёль и жива. Третий год.
Всё на свете исполнено мудрой божественной мистики:
Умерла б во грехах… А Господь пожалел ее, спас.
Ведь смягчили удар те ж взманившие павшие листики, —
Там садовник их сгреб. Там, под страшным балконом как раз…
Правда, – стала калекою. Что-то болит в позвоночнике,
Ноги плохо уж движутся… кашель… и сон стал дурной…
Что ж такое! Они с Никой были всегда полунощники —
До зари, в зеленях той… святой резедовой весной.
И теперь вот весна… Ей и здесь – на мансарде – всё скрашено:
Сеть лучей! Через всю – гамаки золотые висят!
И лимоны, и финики, ею из косточек взращены,
Процветают… На кровле же – голуби арфно гурлят…
Если ж встанешь вот так, взявши трость (помоги, Богородица!),
Что за вид из окна! – Тот же город и всё же не тот.
Весь – молочнейше-призрачный, схожий с картинкой, что сводится,
И – за пленкой своей – полный милых чудес и хлопот.
Слюдяными букашками ползают трамы, автобусы,
Алюминьевой ласточкой носится аэроплан…
Небо ж с тучкой единственной – часть голубейшая глобуса,

Еще от автора Любовь Никитична Столица
Голос Незримого. Том 1

Имя Любови Никитичны Столицы (1884–1934), поэтессы незаурядного дарования, выпало из отечественного литературного процесса после ее отъезда в эмиграцию. Лишь теперь собрание всех известных художественных произведений Столицы приходит к читателю.В первом томе представлены авторские книги стихотворений, в том числе неизданная книга «Лазоревый остров», стихотворения разных лет, не включенные в авторские книги, и неоднократно выходивший отдельным изданием роман в стихах «Елена Деева».


Стихотворения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".