Голос Незримого. Том 2 - [39]

В белом блеске – виски. А – прекрасный! Ничуть не старей.

А потом… Столь счастливыми – о, никогда! – они не были. —

Поцелуи пасхальные……Русские колокола……

А потом Лёль пошла с ним в поля васильковые… в небо ли…

В этот вешний рассвет, на Четверг Страстной, Лёль умерла.

После ж было всё так: вникла Душка, взглянула… заплакала…

И… тотчас хлопотать. – На глаза – два рудых пятака,

Что в ее ридикюльчике русскою памяткой звякали,

Пальцы – в крест. И – платком. И лежала Лёль хмуро-строга.

Так, наверное, мучилась! Да и скончалась, как брошена…

Но зато уж теперь всех друзей она к Лёль созовет…

И пришли генерал с богословом, печально-всполошены,

Зачитали Псалтырь, соблюдая ревниво черед…

А когда в позумент гроб мансарды лучи уже путали,

Вслед за Митей вступил сторожащейся поступью львов

С их же взглядом, сгорающим в хищной печали – не удали! —

Человек в белом блеске висков. В темном френче. Орлов.

Генерал обомлел. Затопорщил очки да и китель свой…

– Вы ли, ротмистр?! Да вы ж… Вы погибли – я слышал – в Крыму! —

– То, прощенья прошу я у Вашего Превосходительства, —

Ложь. Я жив. Хоть видал слишком близко и смерть, и тюрьму.

– Что же… вы? – Всё борюсь. – Где ж вы были? – О, не был где

только я…

– Здесь давно ли? – Дня два. Торопился, как будто кто гнал!

И дела есть… А главное… больше не мог я! – За Ольгою. —

– Ольга… Кто это? – Вот! – Наша Лёль?.. Я, простите, не знал.

– Доложил бы, – да поздно уж… – Вашему Превосходительству,

То – невеста моя… – Эх!.. Так выйдем-ка, друг-богослов!

И, предавшись великому, жаркому самомучительству,

С нею, мертвою Лёль, остается глаз на глаз Орлов.

Что тут было меж них? В чем, безгласной, ей он исповедался?

О, в простимых грехах!.. Что – забыл для России ее.

В чем он с нею, простой, но уже умудренной, советался?..

И потом жадно пил недопитое ею питье…

Вспоминал ли с ней край, тот, что цвел меж Москвой и Владимиром,

Где русалки водились… и дева Февронья жила?..

Край, что вот поддался с чужеземья примчавшим кикиморам —

И завял под их веяньем нечеловечьего зла!

Ножки ль он целовал – те, что пляскою мир весь пленяли так?

Руки ль, знавшие труд – иглы, вилки – все жала земли?..

Но, когда уходил он из горницы, светами залитой,

Голубые умершей уста уж улыбкой цвели…

– Как… теперь вы, Орлов? – Я-с?.. Опять на пустынское

жительство.

Если счастию – смерть, счастьем мыслится насмерть борьба…

Есть надежда – доверюсь я Вашему Превосходительству —

Что невдолге решится с Востока России судьба. —

Мчался век… Золотой – достиженьями, лютостью – Каменный.

Героичный отряд от полярного холода гиб,

Гибли лорды ученые, вскрыв саркофаг Тутенкамона,

Гиб от голода беженец, в пышный попавши Антиб…

А в стране, где – зловещие куомитанги и капища,

Гиб, но – бился Орлов. Рыцарь белый… земли своей соль…

За нее, эту землю, где Бог необорен… Но слаб еще

Человек……Как и лист, на чужбину увихренный, – Лёль.

28 октября 1931 – 8 февраля 1932

(по старому стилю)

София

ДРАМЫ В СТИХАХ

ГОЛУБОЙ КОВЕР >романтическая драма в 3-х действиях >с прологом и эпилогом

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

УЗБЕК – хан Татарии, 40 лет, гордое узкое лицо, несколько поблекшее.

АИШЭ – первая жена его, 35 лет, некогда красивая, теперь обрюзгшая.

ЭМЕНЭ – вторая жена его, 22 лет, миловидная, худощавая.

ШЕЙБАН – главный советник и правая рука хана.

СУБУДАЙ советники, члены Дивана.

КУРУЛТАЙ, НЕВРКОЙ, НОГАЙ – мамелюки.

БУРУ – евнух.

ГУЛЬСУМ – надзирательница гарема, старуха.

МНЕВЭР – нищая девушка, плясунья, лет 16, невысокая, гибкая с огромными, серо-зелеными очами.

ГЯУР – юноша пленник.

1-я, 2-я, 3-я, 4-я – прислужницы.

Рабы и рабыни, прислужницы и музыканты, торговцы базара, нищие, дервиши.

Действие происходит в Золотом-Сарае, столице Татарии, в начале XIV века.

ПРОЛОГ

Сцена представляет плоскую крышу ханского дворца. На ней – пестрый ковер и пышные подушки. Прямо сзади – тонкий белый минарет, четко высящийся в розовом закатном небе, на котором серебрится серп полумесяца. Дальше – причудливые улички и строения города, теряющиеся в сиреневом сумраке.

По мере наступления ночи там вспыхивают бледные огоньки.

УЗБЕК сидит, поджав ноги и задумавшись, посреди ковра. Перед ним медные блюда с плодами и другими яствами, серебряные кувшины с напитками. Справа от него – АЙШЭ, слева – ЭМЕНЭ, закутанные в покрывала. При подъеме занавеса узенькая дверца минарета мгновенно распахивается, маленький седобородый мулла в малахитовом халате выскакивает из нее и, приложив ладони кушам, протяжно-печально поет: «Алла-эль-ала-эль-ала…»

Затем так же мгновенно дверца захлопывается, и мулла исчезает.

УЗБЕК (очнувшись от задумчивости)

Идут года… Но так же над вселенной

Луна в свой час восходит, заблестев,

И так же в воздухе дрожит священный,

Как голос времени, муллы напев…

Под этою луною доброликой

Цветет всё так же мой родимый край.

Богат я, хан Татарии великой!

Богат мой город – Золотой-Сарай!

Слышны издалека его базары,

И минареты издали видны.

Сребристого руна мои отары,

Златистой – редкой – масти табуны.

Мои – холмов топазовые лозы

И плод их сладкий – чауш и шасла.

Мои – долин оранжевые розы

И ароматные из них масла.

Прекрасен мой дворец, цветной, как в сказке,

От радужной узорности окон,

От кармазинно-кубовой раскраски