Голос Незримого. Том 2 - [31]

Шрифт
Интервал

Тишиной и тоской монастырскими цвел лазарет.
Здесь путь Лёль и скрестился с крестовым и крестным Орлова,
Одного из тех… раненых. Графа Орлова? О, нет!
Или графа? Быть может… Так профиль его был породист,
Сдвиг бровей так велителен, нежность усмешки тонка!
Так прекрасно хворал он, шутя, о себе не заботясь…
Да, хворал и лежал, пока Русь не звала… Лишь – пока.
И певал ли, кладя костыли и склоняясь к гитаре,
Он удалейший марш, говорил ли с свеченьем в очах
О величье солдат простых и простоте государя, —
Ворожил его голос! Влек ввысь, как воскрылия взмах…
И теперь вот: – «Дитя, не тянися весною за розой…»
Как ей нравилось это! Хоть розы ей нравились тож.
Что? – «весною срывают фиалки…» – О, нет!.. туберозы,
Цвет надгробий… И – да, если ты, о любимый, живешь!
А сейчас ты поешь: – «Твои губы, как сок земляники…» —
Их ты помнишь?.. – «Твои поцелуи, что липовый мед…» —
О, ты мало вкусил их, борец неустанный мой, Ника…
Пусть! Ты вкусишь. – Тебя, Лёль весь свет обойдет, – а найдет…
И, забывшись от счастия, вея, сияя, рося им,
Кружит в вальсе она, как тогда, средь родимых лугов…
Столбенели товарки, довольнейше хрюкал хозяин,
Приковался – сверкал взгляд чудовищно-крупных очков.
Голос смолк. Лёль опомнилась. Лик исказился гримаской:
Танцевать? Здесь, в кафе? Как одной из тех… платных? О, стыд!
Вон – уж кельнерши шепчутся… И – не скандала ль завязка? —
Иностранец встает, к шефу близится, с ним говорит…
Жест рукой в ее сторону. Дерг головою вороньей…
И хозяина взгляд исподлобья… кивок… шепоток…
О, в ее обстоятельствах можно ли быть несмышленей! —
В лучшем случае выгонят. В худшем… ах, мир так жесток!
Бьется сердце, как бабочка… Возятся руки с подносом,
Собирая сифоны, фужеры с пустого стола…
Что такое?.. Они – ресторана глава с долгоносым —
Направляются к ней! Не кричат, чтоб сама подошла:
Лёль знакомится… С кем? Не расслышала. Что-то… от птицы…
Что-то вроде… Фьюкас. И совсем он – ворона вблизи:
Как бы нос – всё лицо. Так в графине оно отразится.
Голос резок, картав. И теперь уж – французский язык.
Что он хочет от Лёль? Что болтает с хозяином вместе?
И, начав понимать, Лёль едва доверяет ушам:
– О, madame так танцует… Madame здесь совсем не на месте.
Ей в Париж бы и Лондон. Большая артистка – madame.
Где училась?.. В Moscou? Chez danseuse Mossoloff?..[1] Превосходно!
Что? отстала?.. Вот вздор!.. Хочет быть grande vedette[2]?..
Magnifque![3]
Он желал бы с madame побеседовать. Здесь неугодно?
Ну, тогда в Grand Hôtel… – долбит голову карканье – крик.
И чудеснейший день колдовским завершился туманом…
Смутно помнится ей, как в шикарном Hôtel'я антрэ
Застыдилась манто, что казалось тут нищенски-рваным…
Как потом удивилась забытым уж дичи, икре, —
И средь яств и роскошеств себя ощущала моллюском.
Так безвестна, бедна! Что в ней новый знакомец нашел?
Странный тип, говорящий теперь уж на ломаном русском…
Левантинец? Румын?.. Нет, вернее всего – эспаньол.
И держалась сперва суховато, пугливо-сторожко.
Бог весть, кто!.. Аферист… большевик… или просто – нахал…
Но бодрил его карк: – «Cordon-vert?.. О, madame, хоть немножко!»
А затем – лишь о деле, о деле он с ней толковал.
Вот в чем было оно: Лёль – есть нюх в нем, – талант
первоклассный.
Что ж – sapristi![4] ей тут, на задворках Европы, хиреть?
Пусть Финкасу доверится… Едет, танцует и – ясно! —
Жнет фунты себе, доллары, франки… Ему ж – только треть.
Ну, конечно, сначала придется-таки ей работать —
Тренировкой заняться, найти-таки жанр свой и стиль…
Нечто – шик! épatant[5]!.. Постановка ж его уж забота,
Как и грохот реклам. Тут собачку он скушал… Va-t-il?[6]
Ай-ай-ай, как медлительны русские! нужно подумать?
У madame есть семья? Для нее жить?.. Madame не права.
Кстати, он хоть сейчас может дать, как гарантию, сумму
Тысяч на… – И у Лёль сразу кругом пошла голова.
Баснословная цифра! Возможным становится столько…
Заплатить долг по лавочкам… Митю устроить в колледж…
И сестру не пускать по дороге портнишки, столь скользкой…
Не лишать и себя всех утех быстро мчащихся лет! —
Жаркоцветных пижам накупить, тонных джемперов, шарфов
И чулок эфемернейших… Сразу две пары! Иль пять?..
Снять обличье злосчастной, уныло трудящейся Марфы, —
Вновь блаженно-беспечной, родной ей Мариею стать!
А еще – помогать нашим русским, налево, направо —
Скрасить жизнь им, таким горемычным… Вот только… Аким?!
Водворить в пансион! И пускай там лежит величаво
Вместе с столь же помпезным, никчемным мундиром своим.
И… вот довод еще, самый главный, как золото, веский:
В центр попав мировой, легче Нику найти… И потом,
Звезды сцен, как и сфер, всё вкруг света кружат, а в поездке
Столько шансов есть встретиться иль хоть разведать о нем!
Что за счастье ждет Лёль! – В ореоле оваций сребристом
Вдруг предстанет она изумившимся милым глазам —
Будет с ним, с ним, живым, с ним, героем и тоже артистом.
Не позвал ли ее из неведомой дали он сам?..
За здоровье ж Финкаса! За эту ворону, sapristi!
Как вещунья та в сказке, ей друга найдет он, Финкас!..
Так в глубокой ночи и в мечтах, их бокалов искристей,
Лёль, смеясь, взяла чек и контракт подписала, смеясь.
ВО ВТОРОЙ РАЗ
Всё ж промчалось пять лет, целых пять! и из этого века,
Под чьей скоростью гоночной Прежнее стерлось, смололось,

Еще от автора Любовь Никитична Столица
Голос Незримого. Том 1

Имя Любови Никитичны Столицы (1884–1934), поэтессы незаурядного дарования, выпало из отечественного литературного процесса после ее отъезда в эмиграцию. Лишь теперь собрание всех известных художественных произведений Столицы приходит к читателю.В первом томе представлены авторские книги стихотворений, в том числе неизданная книга «Лазоревый остров», стихотворения разных лет, не включенные в авторские книги, и неоднократно выходивший отдельным изданием роман в стихах «Елена Деева».


Стихотворения

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Молчаливый полет

В книге с максимально возможной на сегодняшний день полнотой представлено оригинальное поэтическое наследие Марка Ариевича Тарловского (1902–1952), одного из самых виртуозных русских поэтов XX века, ученика Э. Багрицкого и Г. Шенгели. Выпустив первый сборник стихотворений в 1928, за год до начала ужесточения литературной цензуры, Тарловский в 1930-е гг. вынужден был полностью переключиться на поэтический перевод, в основном с «языков народов СССР», в результате чего был практически забыт как оригинальный поэт.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".