Голод и тьма - [22]

– Ваше высочество, а не угодно ли вам съездить в Углич за Катариной? Она будет очень рада вас видеть!

Густав резко замолчал и больше о своей брошенной "красавице" не упоминал. Впрочем, в Твери мы остановились на ночь не абы где, а в путевом дворце царя – и я Густава, который, судя по аромату, давно не мылся, потащил в баню, преодолевая сопротивление и крики, что он, мол, не верит в русские бани. Понравилась ли ему больше всего парная, сам процесс мытья, либо две довольно-таки дородные банщицы, либо рыбка под пиво после бани, сказать сложно. Но я впервые увидел, как он счастливо улыбается, и, во время послебанного отдыха, он запел, что собирается построить точно такую же баню в Стокгольме. Затем его лицо приобрело хитрое выражение, и он удалился под предлогом усталости. А когда я проходил мимо его спальни по дороге в свою, оттуда выпорхнула та из банщиц, которая отличалась поистине героическими пропорциями. Она призывно улыбнулась и мне, но, даже если бы у меня было желание заняться блудом (коего у меня и вовсе не было), то, уж извините, не с дамой подобных размеров.

Каравану из Александрова оставалось полдня пути до Твери, и я решил погулять немного по городу. Я когда-то видел альбом Калинина, как Тверь именовалась в советское время. Город мне показался провинциальным и не очень интересным; зато Тверь конца XVI века была красавицей, расположенной над Волгой там, где в нее впадает река Тверца. Я вспомнил, что в восемнадцатом веке большая часть города сгорела, после чего он был перестроен Екатериной II по новому плану. А сейчас было заметно, что в недавнем прошлом она была соперницей Москвы.

Когда я вернулся в путевой дворец, оказалось, что меня ждет некий купец по имени Иван Головин. Он поклонился и сказал:

– Княже, дозволь мне пойти вместе с тобой до Новгорода.

– Добре, Иване, но почему с нами?

– Ты же порешил ватагу Волчонка. А теперь о тебе и твоих такая слава, что лихие люди к вам даже не подойдут. Не бойся, я заплачу, ведь разбойничьи набеги стоят мне намного больше.

– Денег не надо. А если привезёшь нам в Новгород в наш элеватор – так мы называем хранилище для зерна – десять телег жита, то мне этого будет достаточно.

– Мало просишь, княже.

– И добре.

– А обратно скоро пойдете?

– Мы – наверное, не сразу, а мои люди – да.

– За десять телег?

– Тогда с доставкой в тверской элеватор.

– Добре!

– А если ещё зерна привезёшь, в Тверь либо Новгород, то мы заплатим тебе по двадцать московских копеек за меру[5].

– Вельми много сие. А зачем тебе зерно, княже?

– Бают, что в следующем году неурожай большой будет.

– Продавать будешь?

– Побойся Бога! Какое там продавать, если голод. Будем его раздавать голодным.

– Тогда, княже, буду брать десять копеек за меру. Дозволь и мне благое дело сделать.

– По рукам!

Подписывать мы ничего не стали; слово русского купца было сильнее любого контракта.

Через час пришли наши ребята – несколько десятков военных, разнообразные специалисты, и, что меня особенно обрадовало, картофель, оружие, и многое другое. С собой я взял еще четырех «идальго», а несколько мешков картофеля отдал в Христорождественский монастырь, где пребывали наши духовные лица, для того, чтобы его и в монастыре посадили, и в другие монастыри передали.

Густав, к моему удивлению, вторично напросился с нами в баню, но на этот раз – уже открыто – покинул нас в обществе другой банщицы. Кстати, после Твери, я начал время от времени пересаживаться в его возок, отправляя подьячего Ваську к Богдану. Васька, кстати, меня очень благодарил – мол, от Москвы до Твери в возке пахло весьма плохо, а теперь стало «лепо».

У меня сложилось впечатление, что отношения Густава и Катарины можно было сравнить с кроликом и удавом; чем дальше в прошлом оставалась его прежняя жизнь, тем больше верилось в то, что ему всего тридцать два года. Теперь он постоянно улыбался, и общество его мне стало действительно нравиться. Он с огромным удовольствием слушал мои рассказы про Русскую Америку, а сам поведал мне о том, чего успел добиться на стезе алхимии. Особенно мне понравилось, что он научился делать оконное стекло, а также менее дымный порох. Нашими технологиями я делиться не стал – нефиг им уходить в Швецию; зато Густав сам предложил показать моим людям все, что он умеет, когда мы прибудем в Николаев.

После истории с Волчонком, когда один из членов артели оказался ватажником бандита, я ожидал, что в Новом Торге ничего построено не будет. Оказалось, что я ошибался – на окраине городка высился новый элеватор, а когда я пришел к главе артели ради окончательного расчета, тот хотел лишь половину договорной суммы, сказав, что это «во искупление греха нашего брата». Когда я заставил его взять всю обещанную сумму, он и его товарищи пообещали купить на дополнительные деньги зерна, а первые четыре телеги поставить бесплатно. Зерно они собирались купить у помещиков – урожай обещал быть щедрым, и цены на пшеницу и рожь были весьма низкими, ведь нужно было найти место для нового урожая.

В Новгороде мы распрощались с Иваном Головиным и поехали быстрее, так что до Борисова добрались уже к двадцать девятому июля, и тогда же перебрались через Неву. Река несколько обмелела, и «Победа» находилась в Николаеве. А мы решили провести пару дней в новом нашем городке на Охте.