Голод и тьма - [24]

– Американский шрифт? Так вы это обозвали, – усмехнулся я.

– Именно. И, одновременно, будут учиться американским же цифрам – настоящие арабские, как ты, наверное, знаешь, совсем другие.

– Бывал в Египте, видел, – усмехнулся я. – Ну что ж, американские так американские.

– Кстати, какие у тебя дальнейшие планы?

– Если погода улучшится, то пойдем завтра в Ревель на «Льве». А какой, кстати, прогноз?

– Ну, метеослужба обещает… – И, увидев выражение крайнего удивления на моем лице, поспешил меня утешить. – Точнее, наши финны говорят, что завтра ветер будет, послезавтра, наверное, тоже, а потом должно успокоиться.

Как и было обещано, ночью завыл ветер, и на следующий день море покрылось барашками волн. Увидев это, Густав побледнел, хоть и выразил готовность идти в Ревель, но я, понятно, решил пока остаться. Делать было нечего, и я связался с Москвой (все там шло своим чередом), с Гогландом (то же), с Ревелем (и там ничего нового), осмотрел новые постройки (как будто от меня что-нибудь зависело), и, наконец, сходил в лабораторию посмотреть на Густава.

Когда я туда вошел, Густав как раз насыпáл серый порошок в каменную миску. Положил полуметровый фитиль так, чтобы конец его упирался в миску, затем поджёг его от лампы. Через минуту, порошок вспыхнул и быстро погас, причём дыма было очень мало.

– Надо же, почти бездымный порох, – сказал с уважением кто-то из наших ребят. – Густав научил нас его делать и даже формулу оставил. И, главное, его можно производить из совершенно обычных ингредиентов…

– Здорово! А что он вам ещё показал? – спросил я.

– Метод изготовления оконного стекла большими листами. Но обещает ещё несколько технологий.

Я взглянул на его высочество регента; тот практически светился от счастья. Когда я поблагодарил его, тот лишь ответил:

– Ваше превосходительство, это самая малость, которую я мог сделать для моих русских друзей после всего, что для меня сделали вы. Только можно вас об одном попросить?

– Конечно, ваше высочество!

– Когда Юхан достигнет четырнадцати лет и сможет править самостоятельно, не могли бы вы разрешить мне уехать к вам, в Русскую Америку? Очень хочется постичь ваши премудрости!

– Можно так сделать, ваше высочество, но тогда вы будете знать слишком много и не сможете вернуться в Европу.

– Знаю. Потому и не прошу вас открывать мне какие-либо секреты до моего прибытия в вашу Америку. А прожить остаток жизни я хочу у вас.

– Даже если у нас не приветствуется ходить по бабам?

– Даже тогда. Пора мне жениться, ваше превосходительство. Или здесь, но только, если она согласится уехать со мной. Либо там, у вас.

– Договорились, ваше высочество, – и я чуть поклонился. – Не буду пока вам мешать.

И вышел из зала, прикрыв за собой дверь.

2. Не было печали…

Той же ночью, я вновь почувствовал, что в постели я не один. Да уж, подумал я, отчитал ничем не связанного Густава за блуд, а сам-то… И, вместо того, чтобы сказать бедной Эсмеральде, что "между нами всё порвато и тропинка затоптата", единственное, на что я был способен – сослаться на усталость и ограничиться лишь объятиями. Когда я проснулся, я как можно тише перебрался через прекрасную перуанку, натянув на себя лишь трусы, и, подхватив одежду и обувь, выбрался из единственной комнаты моей "виллы" на улицу.

Шторм продолжался, лило как из ведра, и я попытался одеться под небольшим козырьком здания. Каким-то чудом ни единой моей тряпки не унесло ветром; я даже смог кое-как одеться и даже обуться, после чего перевёл дух – никто, такое у меня сложилось впечатления, не увидел своего "князя" в практически голом виде. А то попробуй отмойся от ярлыка извращенца… Стараясь бежать как можно тише, чтобы, не дай Бог, не разбудить Эсмеральду, я за две минуты добрался до главного управления промокшим до нитки. Никого в такую рань там не было, так что я вновь разделся, отжал всё в стоявший в углу под умывальником таз, вновь натянул трусы, и повесил всё остальное на балки. Печки в "офисе" ещё не было, а влажность была такая, что вероятность того, что хоть что-нибудь подсохнет, была мизерной. Делать было нечего, и я начал просматривать последние записи в лежащей на столе толстой тетради, но, если честно, практически ничего в них не понимал.

Через час ко мне присоединился Виталик, пардон, моим соизволением граф Виталий Дмитриев, мой заместитель и наместник на Балтике. В отличие от меня, он почти не промок – дождь успел утихнуть, да и жил сей благородный дон в двух шагах от управ. Увидев меня, он, подавляя смех, сбегал к себе за сменой одежды для меня, приготовил и мы занялись обсуждением достигнутого и планировавшегося на основе той самой тетради. К обеду, дождь кончился, да и ветер начал стихать; я решил посмотреть на то, что уже было построено, своими глазами. Мы с Виталей зашли за Густавом, но тот, как оказалось, и выходил-то из лаборатории лишь поспать – даже еду ему доставляли на рабочее место.

Если русский пригород напоминал новгородскую деревню, то финская часть города на самом деле состояла из районов, похожих друг на друга, за исключением немного менее вычурной "ревельской" части, заселённой вывезенными нами оттуда мастерами. Но, как оказалось, каждая народность селилась отдельно – водь с водью, весь с весью, карелы с карелами…