Голаны - [7]
Подполковник посмотрел на Моти и ничего не сказал.
- Я не хочу видеть памятник на танкодроме. Бери все танки-спасатели, всю технику и действуй.
- Да, командир, - сказал подполковник и вышел.
- Приказ о погрузо-разгрузочных работах тебе знаком?
- Да, командир.
- Но в тюрьму тебя не отсылать?
- Ципи не сможет без меня. Ты просто не видел мою Ципи.
- Асмодей! - заорал генерал. - Почему ты не думал о Ципи, когда уничтожал танк? Кто мне Ципи? Ципи поможет восстановить ущерб? Я очень подозреваю, что именно к Ципи тебя и несли черти, и ты ни о чем, кроме Ципи, не думал!
- Ты прав, командир. Посмотри.
Мотька достал из нагрудного кармана рубахи портмоне и протянул фотокарточку генералу. Цветной любительский снимок изображал желтые косички, плоскую грудь и мальчиковые бедра. Только очень синие глаза смотрели со снимка хорошо.
"Как она выдерживает такого верзилу?" - подумал генерал и сказал:
- Хамуда! Очень милая девушка, - солгал генерал. - Я тебя понимаю.
"Ищите женщину", - подумал генерал и тут же отбросил эту мысль. Здесь искать нечего. Тут женщину надо было выдумывать. Он этого сделать не мог, как не мог разглядеть в солдатке Рахели женщину. Ему нравились женщины Польши с высокой грудью и тяжелыми бедрами. Ленивые и развратные в постели. Зимних женщин любил бригадный генерал.
- Она похожа на нашу Рахель, - сказал генерал и вернул Мотьке снимок.
- Очень.
- Вот и прекрасно. Бумаги на тебя оформит Рахель.
- Значит, ты ничего не понял, - сказал Моти Бреслер. - Теперь поступай, как знаешь.
Вернулся подполковник из техслужбы.
- Убрали, - доложил.
- А ну-ка выйди, - сказал генерал Мотьке. - И жди, когда позовут.
- Спички хоть дайте, - сказал Мотька.
Генерал хмыкнул. Подполковник щелкнул зажигалкой. Мотька угостил сигаретой. Прикурили.
- Иди, - сказал генерал.
Мотька искренне рад был перекуру. Ну сколько можно полоскать мозги лысому черту? Виноват вкруговую, и нечего было трепать карточку Ципи.
Все это походило на нарушение знака "Стоп" - проезд без остановки запрещен.
Можно втяхаться под красный свет и отбрехаться. Вломиться под "кирпич" и что-то вякать, взывая к милосердию судейскую кочерыжку. За знак "Стоп" оправдания нет. Профессионал Мотька в этом пункте правил был полностью на стороне закона. "Яйца отрывать мерзавцам!" - считал он достойной мерой наказания. Так что же ты хочешь за уничтоженный танк? Если за "Стоп" - яйца?
- Есть у тебя счастье, шофер, - сказала Рахель. - Танк не пострадал.
- Ля?!
- Клянусь! - сказала Рахель. - Прибористы проверили.
- Как зовут генерала?
- Шуки. Но он не любит, когда его так называют чужие. Дядька он добрый, но ты называй его "командир".
- Он хочет меня посадить.
- Не знаю, - сказала Рахель. - Я так не думаю. Шуки кризионер, но не злой. Все будет в порядке.
- Рахель! - услышал Мотька голос генерала по селектору. - Пусть водитель войдет.
- Слушай, парень, - сказал генерал. - Ты себя хоть виновным чувствуешь?
- Да, - сказал Мотька.
- Ты мне так засрал мозги с мобилизацией, еврейством и Ципи, что, выходит, всему виной я. Не буду скрывать. Танк в порядке. Но ты нарушил приказ. Тебе понятно?
- Да, - сказал Мотька.
- Вот письмо твоему командиру. Пусть он разбирается. По мне, так только тюрьма. Сегодня же доставишь письмо и вот это. Скажешь: побратим прислал. Мотька смотрел на черненую медь в раме - чеканный контур Святой Земли, где от плато Голан, от истоков Дана плыл по наклонной вниз сверкающий МЕК, груженный "центурионом", через центр страны к узкому мысу залива Соломона.
- Класс! - сказал Мотька.
- Мои умельцы сделали! - сказал генерал и добавил вдруг: - Пошел бы ты на склад поменять робу. Неудобно все-таки - Рахель! А на тебе рубаха не гнется.
Мотька вылетел из танкодрома в Рафияхе. Пятнадцать часов семь минут.
Хан Юнес... В гробу бы я видел Хан Юнес!
Газа... Горела б ты синим огнем, мандавошка арабская.
Ашкелонский перехлест проутюжил, аж пасть у полицейского отвисла.
От Кфар Сильвер ушел вправо через Джулис и вот она - Кастина. Вот и шлагбаум поднят. Ахалан, ласточка. Дом родной!
Чин-чинарем запарковался в ряду. Путевку сдал. Диспетчеру сказал: "Время отметь и запомни. Семнадцать ноль ноль".
По рюмке коньяка с полковником Милу выпили. Читал письмо, аж прослезился.
- Ай да Шуки, - говорил, - класс мужик!
- А что про меня там пишет?
- Ты-то при чем? - удивился Милу. - Езжай домой. Отоспись. Надеюсь, поумнел за неделю? Экипаж развалил, сопляк. А я хотел тебя в Первые перевести.
Едет Мотька в такси на Холон. Удивляется генералу. Ай да Шуки! думает. - Ай да Шуки!!!
- Ну, ты, - понукает Мотька таксера. - Совсем уснул. Падла!
"Ты у меня, одна заветная... " - поет душа Мотьки Бреслера. Будто и не было маневров в Бир-эль-Тмаде, не было танка, стоящего раком, и выпадания матки в кабинете генерала. Хотели, тварюги, получить с меня фунт за сто? Считать запаритесь. Не поверите диспетчеру - полковник подтвердит.
Бесшумно, как рысь, прыгает Мотька по ступеням пролета на второй этаж к своей квартире. Испугаю птичку до икоты... Зацелую, затискаю... Кузюньку мою... Пирожок... Бамба-Осем... Обгрызу, обглодаю до косточек...
Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.
Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.
Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.
Проснувшись рано утром Том Андерс осознал, что его жизнь – это всего-лишь иллюзия. Вокруг пустые, незнакомые лица, а грань между сном и реальностью окончательно размыта. Он пытается вспомнить самого себя, старается найти дорогу домой, но все сильнее проваливается в пучину безысходности и абсурда.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.