Голаны - [9]
- Посмотри, говорят, - дорогой Саадия. Все соседи твои уже полицейскими стали. Уважаемыми людьми стали, - говорят. - В мэрии служат чиновниками и инспекторами на базаре. Очень уважаемыми людьми стали соседи твои. Поголовно. Ты же на пособии сидишь и не хочешь стать уважаемым человеком.
- А у меня криза! - говорит Саадия. - Дайте мне чанс...
Ко времени нашего знакомства с семейством Хамами Саадия успел "нашмокать" Ауве пятерых детей.
Ко времени нашего знакомства оружейных дел мастер из Йемена превратился в известного в квартале Шаарим лекаря. Косметолога, можно сказать. Народного косметолога...
Приходили соплеменники во двор Саадии пожевать сочнозеленые листья гата, чтоб исчезли морщинки на хую. Приходили выпить стопочку арака и пососать табачного с придурью дыма из наргиле.
Все со спиралями длинных жестких волос впереди ушей и все, как один, в черных беретах бронетанковых войск Армии Обороны Израиля.
Мода у них такая. Мнение.
Красивые бабки зашибал Саадия за свою терапию. Очень красивые бабки!
Так говорил мне Саадия в вечер нашего знакомства.
- Красивые деньги и почет, - говорил Саадия. - И ты, сосед мой Муса, имеешь в глазах моих почет. Только машина твоя очень длинная. Как сороконожка, машина твоя, и в брюхе ее десять маленьких сороконожек.
- Ты прав, господин мой Саадия, - говорю я пожилому тайманцу, и мне не очень хочется толковать об этом.
- Машина твоя пьет твои соки, яа Муса, - говорит Саадия. - Не должен мужчина так рано вставать и так поздно работать.
Саадия берет коричневыми морщинистыми пальцами с желтыми ногтями щепотку листьев гата и запихивает за щеки, плотно набивая рот.
- Бери, яа Муса. Листочки от дерева жизни отведай, - угощает Саадия от своего изобилия. - Юсиф, - зовет кого-то, - принеси для русского арак.
- Я водку пью, - говорю я господину своему Саадии. - Исключительно водку.
- Плохо, - говорит господин мой Саадия. - Иноверцы могут пить водку. Она им не во вред, а у еврея от водки в мошонке всплывают яйца и высыхает мужская сила. У еврея яйца не должны плавать сверху...
"Да, - думаю, - тот еще "лепила" мне тюльку гонит. Скользкую тему бухтит мужик. Некрофилию. Где ж это видано, чтобы на трезвую голову живую бабу шмурыгать?" Но молчу. Я у него в гостях.
- Сколько детей у тебя, господин мой Саадия? - ухожу я от нездоровой темы и думаю: "На хрен я вообще сюда приперся? В растительный мир и фольклор?"
- Два сына у меня, яа Муса, два леопарда! Самцы! - говорит Саадия, и зубы его процеживают зеленую жижу наркотика. - Иосиф и Биньямин.
Я гляжу, как по двору бродят три полураздетые бабенки в папильотках. Чернокожее голодное мясо выпрыгивает из допустимого приличием.
- ?
- Дети Аувы, - отвечает господин мой Саадия презрительно. - Бзаз!
К нам, сидящим за столом в тени дерева гуява, подходит высокий широкоплечий парень. Открытая хорошая морда. Улыбается по-доброму. Сабра, а наглости придурочной, вседозволенности - нет. Сколько их у нас в народе лиц, осененных Господом!!! Исключительно в боевых частях получают в награду солдаты такие лица. Только в Сионе.
Вспоминаешь службу свою в береговых частях Черноморского флота. Урки в погонах. Ссученные. Только и мечтали: что бы где спиздить и пропить. Самогон. Одеколон "Бузок". Порошок зубной разводили. Анашу смолили и кодеином двигались. А рожи у всех - монголоиды!
Лучший полк Черноморского флота...
Теперь-то, оглядываясь издалека, вижу, что служил я в полку "кризионеров".
Только "шанс" мы не просили. Обходились гауптвахтами. Да нам бы "шанс" и не дали.
Вот и пришло время послать подальше господина моего Саадию, косметолога, и полк мой приблатненный, и рассказать вам о моем друге Иосифе Хамами. Родственнике моем духовном и "крестном отце" сына моего Йегонатана-Залмана.
Убивался я, братья мои, голову ломал, с ума сходил, а придумать сыну имя достойное не мог.
"Фьюзы" сгорали, а придумать сыну имя достойное не мог. Даже в Новом завете имя достойное сыну искал - и хоть ты тресни!
Как назвать сына в честь отца моего, если отца звали Зяма? Как?
Родился я в Комсомольске-на-Амуре. Назвали меня Моисей Зямович. Самое обычное имя и отчество. И место рождения. Кому-то могла прийти в голову насмешка? У кого-то возникали сомнения: как жить ребенку с таким именем? Нет! Родился Моисеем Зямовичем - живи себе Моисеем Зямовичем.
А вот попробуйте в Сионе выжить с именем Зяма! Когда кругом Игалы и Алоны! Вы меня понимаете?
Сижу один в квартире в квартале Шаарим. Пью водку. Жена, Маргарита Фишелевна, в больнице имени Фани Каплан. В родильном отделении. Двухэтажный трейлер мой, что новые машины перевозит, на пустыре за окном валяется. Не до него. Вдруг - звонок и стук в дверь. Сижу и недоумеваю, кто ко мне, сироте, может ломиться на исходе субботы? Кто? Мусора, кто же еще?...
"Ох, - думаю, - как я вас ненавижу! Даже еврейский мент - это Мент. Выблядки Каина!"
- Заходите, кричу. - Заходите, бензонаим...
И надо же - Йоська заходит. Иосиф Хамами. Старший сын косметолога.
- Ахалан, Юсуп! - встречаю я гостя нежданного и дорогого.
- Шалом, Моше, - говорит вежливый Иосиф. - Шабат шалом! Почему ты пьешь один, как собака?
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».