Голаны - [6]

- Мехабэ-э-эль! - услышал Мотька налитый бешенством крик. - Слезай, скотина! Ты арестован!

С пятиметровой высоты стоящего раком танка Мотька увидел влажный глянец лысины, черный распял рта и две пары обоюдоострых мечей на светло-зеленых полевых погонах.

Бригадный генерал - точно определил Мотька и взмахнул руками, теряя равновесие.

- Осторожно! - сказал генерал спокойно. - Спускайся осторожно. Не сюда ногу... Так... Не торопись...

Мотька полз вниз по гладкому крылу брызговика.

Я спускаюсь в тюрьму! - понял он. - В тюрьму и позор...

- Водитель? - спросил генерал и показал рукой на трейлер.

- Да.

- Из Кастины?

- Да.

- Твой командир Милу?

- Да.

- Полковник Милу?

- Полковник Милу, - подтвердил Мотька.

- Фамилие?

- Полковник Милу Гилад.

- Твое фамилие, дурак!

- Мордехай Бреслер.

- Ты арестован, Мордехай Бреслер, - сказал генерал.

И добавил:

- Ты уже хорошо арестован. Иди за мной.

- Командир! - сказал Мотька.

- Да.

- Я смогу позвонить?

- В Кастину сообщат, - заверил генерал.

- Я должен позвонить домой.

- Н-на! - сказал генерал и, не поворачиваясь, показал Мотьке поверх погона средний палец.

Мотька молча проглотил обиду. Топал, загребая ботинками серую пудру танкодрома, стараясь попасть в глубокие ямки следов генерала. Подходили к штабным баракам.

- Рахель! - крикнул генерал. - Рахе-ель!

Возникла Рахель. Тощая девчонка-солдатка с сифоном и стаканом в руках.

- Молодец, - похвалил генерал и дважды опорожнил стакан с газировкой.

Мотька шаркнул сухим языком по сухим губам.

Солдатка, похожая на Ципору, посмотрела на Мотьку. Потом не генерала.

- Н-на! - показал палец генерал и забрал у Рахели сифон. - Вызови мне офицера техслужбы, а этого, - он показал на Мотьку, - держи в кабинете и глаз не спускай. Я скоро вернусь.

- Что ты натворил? - спросила Рахель.

- А-а... - сказал Мотька и махнул рукой. - Все пропало...

Рахель достала из холодильника пластмассовый кувшин.

- Пей, - сказала солдатка и покосилась на дверь. - Пей скорее.

"Так бы поступила моя Ципи, - подумал Мотька. - Именно так. Почему чахи не любят худых девчонок? Они добрее толстух".

- М-да, - сказал бригадный генерал. - Понятно... Иди-ка ты, Рахель, погуляй. Иди, иди... У нас будет мужской разговор. И поищи офицера техслужбы.

Генерал прошел в глубь кабинета, и Мотька только сейчас заметил на хлопчатобумажке полевой формы белесые подпалины соли. Такая же форма и точно такие же подпалины были и у него, у всех водителей батальона, у танкистов и у ребят из мотопехоты на маневрах в Бир эль Тмаде.

Вцепился Мотька в подпалины эти, как в спасенье свое, и не отпускал.

Генерал болтал по телефону, и Мотьке было безразлично, о чем он там треплется. За спиной генерала висела карта Святой Земли.

"От Нила до белесых подпалин соли на рубахах полевой формы, - подумал Мотька. Так говорил полковник Милу и так научили его думать за шесть лет в батальоне. - Там, куда вы привезли танк, граница закрыта".

Мотька почувствовал, что падает глубоко вниз, в ту глубину, в которую не позволял себе спускаться много-много лет. Из самого детства увидел матушку, пожираемую саркомой, огромные карие глаза на узком бледном лице и высоко взбитые подушки. Мать читала запоем романы, курила свернутую в газету махорку и выхаркивала в поллитровую банку с водой смарагдовые островки мокроты.

Бедная мама... Как она хотела, чтобы я читал романы...

- Мотя, - говорила мама. - Покажи дневник.

- Вот, мама, - говорил я и плакал. Так было легче. Мама листала дневник, и ее трясло, как в ознобе.

- Шнур! - говорила мама тихо. - Неси, сволочь, шнур от утюга.

Я опускал шлейки матросского костюмчика и ложился поперек кровати.

Мама хотела, чтобы я стал человеком. Очень хотела...

Но боль не проходила, и силы иссякали, и шнур уже не хлестал, а елозил, и мама обнимала меня крепко, до визга, и протезы зубов иногда выпадали...

- Мотя, - плакала мама. - Ты должен учиться. Ты не должен брать пример с отца. Я не допущу, чтобы ты стал шоферюгой...

Охуительная была мама. Пророчица!

- Эй! - сказал генерал. - Ты где? Тебе кондиционер не мешает? Скажи... Я выключу.

Мотька выплыл из любви покойницы матушки.

- Не надо меня подъебывать, командир, - сказал Мотька.

- Молчать, - крикнул генерал. - Тебе лучше помолчать!

- Я устал, - сказал Мотька. - Почему я должен слушать тебя стоя?

- Садись, - сказал генерал и указал на диван. - Мне все равно.

- Что ты имеешь в виду?

- Ты уже сидишь, и я позабочусь, чтоб ты сидел долго.

- Нет, - сказал Моти. - Ты не должен этого делать.

- Заткнись.

- Ты не должен так поступать.

- Ты угробил боевую машину.

- Я, - признал Мотька. - Но еврею нельзя так поступать.

- Хохмолог, - сказал генерал. - Гой пристрелил бы тебя на месте. У танка. И я думаю, что поступил бы правильно.

- Четыре месяца назад я женился.

- Это не мое дело.

- Не берут евреи на войну женатого в первый год до рождения первенца.

- Не волнуйся, - успокоил генерал. - Ты пойдешь не на войну.

Моти почувствовал запах карболки и шерсти драных одеял военной тюрьмы. В кабинет вошел подполковник в комбинезоне из термостойкой ткани.

- Вызывал, командир?

- Да, - сказал генерал. - Надеюсь, ты уже в курсе дела. Вот он. Полюбуйся.