Гоголь - [166]

Одним словом, здесь пускаются в ход уже дипломатические способности Гоголя, направленные к улаживанию конфликта. В главные адресатки избирается нейтральная сторона – Софья Михайловна Соллогуб, менее всего «оскорблённая» фактом сватовства.

17 мая 1849 года С. М. Соллогуб ответила ему, что Вьельгорские на лето не приедут в Москву. При этом она ссылалась на решение Михаила Юрьевича, то есть главы дома. Но Гоголь прекрасно знал, что это отписка. Михаил Юрьевич ничего не решал, то было решение Луизы Карловны, столь же дипломатически – через посредника – переданное Николаю Васильевичу.

Письмо Софьи Михайловны, обычно нежно относившейся к Гоголю, говорит о том, что тень гнева матери пала и на её отношение к нему. «Вы убеждены, надеюсь, – пишет она, – что мы часто вспоминаем о вас, но вы также должны знать, что занятий у меня вдоволь и, право, не успеваешь». Один этот тон её письма мог бы свидетельствовать в пользу факта сватовства! «Мы надеемся много рисовать, – продолжав! Софья Михайловна, – много читать и наслаждаться спокойной жизнью».

И тем не менее это сухое письмо вызывает бурный восторг прощённого Гоголя. Он воспринимает этот ответ именно как прощение, потому что уже не надеялся получить от Вьельгорских какого-либо письма. Отношения восстановлены, и пусть не в том виде, какими они были до сих пор, но всё же разрыва нет, а значит, нет и связанных с ним последствий. «День 22 мая, в который я получил ваше письмо, – пишет Гоголь С. М. Соллогуб, – был один из радостнейших дней, каких я мог только ожидать в нынешнее скорбное моё время. Если бы вы видели, в каком страшном положении была до полученья его душа моя, вы бы это поняли…» И далее даёт оценку своему поступку: «Я действовал таким образом, как может только действовать в состоянье безумия человек, и воображая в то же время, что действую умно».

Он почти кается в своём безумии, как Поприщин, тоже дерзнувший взглянуть на генеральскую дочь. В то же время он шлёт письмо А. О. Смирновой и просит её особо уведомить Софью Михайловну (а через неё и Луизу Карловну и Анну Михайловну), какое «чудо» над ним произвели её строки. Он хочет уверить встревоженных графинь, что всё понял, что ничего подобного с его стороны более никогда не повторится, что готов забыть происшедшее. В письме к С. М. Соллогуб он укоряет себя в «эгоизме» и «жестокости сердца» и пишет, что они «все до единого стали теперь ближе» его «сердцу, чем когда-либо прежде».

И ещё одна подробность из письма С. М. Соллогуб от 24 мая 1849 года важна в нашем романе. Это приписка: «Обнимите Веневитиновых. Я их смутил неуместным письмом. Что ж делать, утопающий хватается за всё».

Никакого пояснения этим словам, никакого намёка или обмолвки, объясняющей их смысл, нет более в письме Гоголя. Указание на Веневитиновых подтверждает легенду. Стало быть, и запрос о предложении, вероятней всего, был сделан письменно. И здесь действовало письмо, а не сам автор.

«Вы теперь стали мне все ближе…», «что вы делаете все… вы все стали ближе моему сердцу… увидимся все вместе… Бог да сохранит… всех вас…» Такая переориентация с одной на всех в гоголевском письме не случайна. Надо знать его характер, чтоб понять, что ни одного слова он не поставит зря, ни в одном месте невзначай не опишется, а если уж опишется, то тут же, как птица зазевавшегося червяка, выхватит из черновика неосторожное слово его острый глаз – и не быть тому слову представленным пред очи читателя.

После этого – косвенного – прощения Гоголь мог уже получить и прямое благоволение от самой пострадавшей. Анна Михайловна – естественно, с разрешения матери, – пишет ему письмо. Оно не дошло до нас, но можно быть уверенным, что в нём ни словом не упомянуто об имевшем место «оскорблении».

3 июня 1849 года Гоголь откликается: «Нужно покориться. Не удалось намерение быть в том месте – нужно осмотреться, как нам быть на этом».

Это относится и к их нежеланию ехать в Москву, и к своей участи отвергнутого. «И только дивлюсь божьей милости, не наказавшей меня столько, сколько я того стоил».

Письмо это полно уже и гоголевских софизмов, и гоголевских поучений. Слабым голосом он ещё даёт Анне Михайловне какие-то наставления, пробует объяснить ей её обязанности в семье (в частности, по отношению к детям её сестры, чьи души можно образовать «путём любви»), но это пишет уже затихший Гоголь и протрезвевший Гоголь. Ища её дополнительного снисхождения, он ссылается на болезнь, которая с приходом весны «расколебала» его всего.

Но уже в начале лета 1849 года в переписке Гоголя возникают иные ноты. «Весной заболел, но теперь опять поправляюсь», – сообщает он 5 июня К. Базили. Он пишет о минувшем обольщении головы и П. А. Плетнёву (в письме от 6 июня), о некоем «похмелье, которое наступает после первых дней упоения и так называемых медовых месяцев» (тут прямой намёк и на женитьбу Плетнёва), когда «просыпается человек» и чувствует, что «спал, а не жил».

Итак, Гоголь сам даёт название своему роману: СОН. То был сон, наваждение, искус поэтической мечты, которая на этот раз увлекла его слишком в сторону от прямого пути.