Годы бедствий - [68]

Так друзья были спасены от голодной смерти. Трудно найти слова, которые могли бы выразить благодарность узников Лю Те и остальным товарищам. Лю Те, пренебрегая опасностью, каждую ночь сам передавал узникам еду.

— Снова умерло несколько ребят, а Япошка еще больше свирепеет! — сказал как-то четырем друзьям Лю Те. — Придумывайте поскорее, как вам выбраться отсюда. А уж тогда мы вместе с ними рассчитаемся!

— Успокойся! Если умрем, то, конечно, все пропало. А если останемся живы — отомстим! — сказал Сяо-ма.

— Лю Те правду говорит. Надо выбираться отсюда и действовать! — решительно заявила Ван Шэн.

— Пусть хоть расстреливают, я все равно не стану учить японский язык! — твердо стоял на своем Дэн Сюн.

Только Чжао Сэнь затаил злобу на трех остальных и сидел, молча глотая слезы.

Через десять дней после того, как друзей посадили в карцер, Старая Мартышка приказал открыть дверь — четверо узников были живы! На лице Старой Мартышки было написано неподдельное удивление. «Очень странно, — думал он. — Что они, святые духи, что ли?» — и, холодно улыбнувшись узникам, он сказал:

— Мои сокровища, вы еще не подохли?

При виде своего заклятого врага Сяо-ма, Ван Шэн и Дэн Сюн рассвирепели. Каждое его слово только подливало масла в огонь. Камера была пуста, нечего было взять в руки, чтобы броситься на обидчика. Тогда они сгребли засохший кал и кинулись на Старую Мартышку. Но охранники избили их и снова закрыли в карцер. Теперь на ночь у двери карцера выставлялась охрана, и Лю Те не мог больше кормить и поить своих друзей. Для них начались новые мучения.

Когда их только посадили в карцер, Чжао Сэнь еще сохранял остатки мужества. Но теперь, увидев, что им грозит смерть от жажды и голода, он разрыдался и зло закричал:

— Это вы довели до того, что я должен напрасно погибнуть здесь! — Он рыдал целыми днями, совсем пав духом.

Товарищи уговаривали его:

— Не стоит жаловаться на свою судьбу, мы все должны питать злобу на городские власти! Этот исправительный дом все равно что могила — рано или поздно мы бы здесь погибли. Умрем — значит такая наша участь, а выживем — нужно до конца бороться за жизнь!

Прошло пять суток, и у ребят не осталось уже никаких сил. С первого взгляда было ясно, что они вот-вот умрут. Стоял август — в воздухе носились тучи комаров, они облепили тела несчастных узников. Они теперь не только голодали, но и сами стали пищей для комаров. И как раз в эти дни, когда жизнь четырех ребят висела уже на волоске, стало известно, что в исправительный дом приезжает комиссия. Директор Фан Жо приказал Старой Мартышке всех четверых перевести временно в больницу.

Надзиратели и охранники повели ребят в больницу. Они вышли во двор худые, как тени, глаза их были полузакрыты, каждый порыв легкого ветерка качал их, как тонкие тростинки. Сяо-ма с трудом занес ногу на ступеньку и вдруг услышал сзади шум падающего тела. Он обернулся — это потерял сознание Ван Шэн. Сяо-ма наклонился над другом и тут же услышал звук падения второго тела. На этот раз упал Дэн Сюн. Из носа и рта его потекла густая кровь, глаза закатились, и жизнь покинула его измученное тело. Сяо-ма привел в чувство Ван Шэна, а Дэн Сюну уже ничто не могло помочь. Трое ребят горько зарыдали над трупом друга. Чжао Сэнь испуганно лежал на земле, Сяо-ма также от страха присел на корточки.

— Идите к парадному выходу! — прикрикнул на них один из охранников и, указав на труп Дэн Сюна, добавил: — А этого — на свалку!

И трое плачущих ребят с трудом двинулись к выходу.

* * *

Они вышли на улицу и двинулись в южном направлении. Наконец они добрались до больших ворот, у которых стояли два охранника. Слева от ворот висела белая табличка с надписью «Женское отделение Тяньцзиньского исправительного дома». Войдя во двор, они свернули в какой-то узкий проулок и тут увидели две двери. На восточной висела табличка «Женское отделение», на западной — «Больница». Они прошли в западную дверь и попали в канцелярию. Здесь сопровождающие сдали их под расписку и ушли.

Так трое ребят попали в больницу.

Больница занимала большое помещение. В ней было несколько отделений: женское, смешанное, где лечились взрослые, и детское, или, как его называли, сиротское. В северной части здания размещались канцелярия и кабинеты врачей. Здесь были два врача: японец по фамилии Судзуки и китайский студент — эмигрант Бай Бин, получивший медицинское образование в Японии.

Сиротское отделение занимало большую, комбату в южной части здания. В нем стояли большие нары, на которых в два ряда — голова к голове — лежали более двадцати больных ребят. В комнате было грязно и сыро, стоял тяжелый, спертый запах. В больнице все время слышались леденящие душу крики, от которых волосы становились дыбом. Словом, здесь был ад не лучше самого исправительного дома. Трое пришельцев похолодели от страха.

За больными детьми присматривала не сестра, а матерый волк — надзиратель Чжоу. Ему было уже за пятьдесят. Ходил он всегда с палкой в руках. Стоило какому-нибудь больному заплакать и застонать от боли, как он начинал избивать его. Ежедневно он забивал до смерти одного-двух детей, трупы которых выбрасывали на свалку.