Годы бедствий - [69]

Шрифт
Интервал

С задней стороны больницы; охранников не было. Здесь бродили страшные волкодавы с огромными клыками и налитыми кровью глазами. Никто не решался приблизиться к ним.

Кормили очень плохо, но, несмотря на это, надзиратель Чжоу продавал большую часть причитавшейся больным пищи, обрекая их на голодную смерть.

Трое ребят тем не менее ухитрялись ежедневно питаться горячей пищей. Они боялись оставаться в палате и днем во дворе грелись на солнце, а ночью устраивались спать на ступеньках. Свежий воздух оказывал на них благотворное влияние, и они постепенно приходили в себя.

Однажды ночью они, как обычно, устроились на ночлег во дворе. Периной им служили каменные плиты, одеялом — чистое небо, а подушкой — кусок кирпича.

Сяо-ма уже засыпал, как вдруг его разбудил укус комара. Одежда покрылась холодной росой, и от холода он уже не мог уснуть. Широко раскрыв глаза, он смотрел на небо. Холодный свет луны тихо струился сверху. Неожиданно черноту неба прорезал падающий метеор. Сяо-ма вспомнил отца, мать, сестер, родные места. И снова он подумал, что уже прошло так много времени, а он еще не отомстил за их гибель. Сейчас он и вовсе бессилен, и над его жизнью нависла смертельная опасность. От таких мыслей на душе его стало еще тяжелее. Налетел холодный порыв ветра, и Сяо-ма заплакал.

— Мама!.. — послышался внезапно страшный крик из палаты.

Потом громкие удары палкой… Крик оборвался. «Еще одного убили!» — с горечью подумал Сяо-ма.

— Тоже мне больница! — прошептал Ван Шэн. — Больных здесь не лечат, а только убивают. Здесь легкие болезни становятся тяжелыми, а от тяжелых болезней умирают! Каждому здесь уготовлен один путь: войдешь в парадную дверь, а выйдешь через черный ход — на свалку… — Ван Шэн хотел еще что-то добавить, но тут скрипнула дверь, и появилась какая-то фигура.

По кашлю ребята узнали надзирателя Чжоу. Он прошел в угол двора, взял там маленькую тележку, бросил на нее труп ребенка и покатил тележку к черному ходу.

— Мы не должны больше здесь оставаться, — сказал Ван Шэн. — Завтра же утром надо добиваться, чтобы нас отправили обратно в исправительный дом.

— А как этого добиться? — печально спросил Чжао Сэнь.

— Надо бежать! — твердо сказал Сяо-ма.

— Разве тут убежишь? — снова усомнился Чжао Сэнь.

Внезапно снова послышались крик и звуки ударов. На этот раз из смешанного отделения. Затем кто-то навзрыд заплакал в женском отделении. Сяо-ма почувствовал, как в его груди подымается тяжелая волна гнева. Чжао Сэнь плакал, и его слезы смешивались с капельками росы на одежде.

…В сиротском отделении был мальчик лет шести-семи. Он жил здесь уже несколько лет, все называли его «Маленький Сумасшедший». Никто не знал ни имени его, ни фамилии, ни возраста. Даже в списках он значился как «Маленький Сумасшедший».

Когда все кушали, он выпрашивал куски. Над ним все потешались.

— Маленький Сумасшедший, — говорил ему обычно кто-нибудь, — я тебе дам кусочек, а ты полай по-собачьи.

Ребенок лаял по-собачьи, все смеялись, но никто ему ничего не давал.

Врачи Судзуки и Бай Бин любили забавляться с собачонками, бросая им куски белых пампушек. Но после появления Маленького Сумасшедшего они стали забавляться с ним. Заставляли его ползать и лаять по-собачьи, бросая ему за это куски, специально выпачканные в грязи.

Больше всех Маленький Сумасшедший боялся надзирателя Чжоу. Если тому казалось, что ребенок лает неправильно, он заносил палку, и испуганный мальчик прижимался к земле.

— Маленький Сумасшедший, — говорил в таких случаях Чжоу — Назови-ка меня «папа», и я пожалею тебя.

— Папа! — пищал мальчик, и довольный надзиратель уходил с улыбкой.

Сяо-ма и Ван Шэну было очень жаль этого беспомощного ребенка. Однажды, когда голодный мальчик жадно смотрел на кушающих, Сяо-ма дал ему кусок пампушки:

— Возьми, это тебе.

Маленький Сумасшедший оторопелым взглядом посмотрел на Сяо-ма и нерешительно протянул руку.

Отныне, когда ребенок хотел есть, он подходил прямо к Сяо-ма и открывал рот, и мальчик всегда давал ему часть своей порции.

Вот и сейчас Маленький Сумасшедший подошел к Сяо-ма. Тот дал ему кусок пампушки и усадил мальчика рядом с собой.

— Сколько тебе лет? — спросил Сяо-ма.

Маленький Сумасшедший непонимающе покачал головой.

— А где твоя мама?

В ответ малыш вопросительно уставился на Сяо-ма.

Сяо-ма очень страдал, видя, что мальчика никто не считает за человека. Он сказал ему, что он больше никого не должен называть «папой», и тут Маленький Сумасшедший понимающе кивнул головой.

Так прошло около двух месяцев. Ребята неоднократно просили отправить их из больницы, но Судзуки каждый раз им отказывал.

Тем временем наступила зима, холодный ветер обрывал последние листья с деревьев, по утрам земля и камни покрывались белым инеем. А ребята по-прежнему были одеты в легкую одежонку, которая ни разу не стиралась и от пота и грязи стояла на них коробом.

Прошел еще месяц, и вдруг совершенно неожиданно всех трех отправили обратно в исправительный дом.

10. «Не поедем в Японию!»

Ранним холодным утром в пятницу, когда небо еще напоминало опрокинутый черный котел, два охранника повели троих друзей в исправительный дом. Ребята ничего не могли понять и очень волновались, прикидывая, что же могло стрястись.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.