Годы бедствий - [40]
— Ты что кушать будешь? — спросил у отца Сяо-ма. — Я пойду куплю тебе.
Тянь-бао посмотрел на Шунь-мэй и сказал:
— Она весь день голодает, ты раньше накорми ее.
Шунь-мэй еще не было и трех лет. После смерти матери она питалась только рисовым отваром и теперь выглядела, как маленький больной утенок. Сяо-ма обнял ее и спросил:
— Проголодалась? Сейчас брат принесет тебе покушать.
Шунь-мэй в ответ ничего не сказала. Она посмотрела на отца, на брата, затем опустила головку и заплакала. Сяо-ма успокоил ее и снова спросил отца:
— Я иду за едой, что тебе купить?
— Купи супу, — попросил отец.
Сяо-ма вместе с Шунь-мэй пошел к хозяину, отдал ему три медяка и попросил налить супу.
— Ты где это деньги стащил? — спросил удивленный хозяин.
— Разве я украл ваши деньги? — зло вопросом на вопрос ответил Сяо-ма. — И почему вы решили, что мои деньги краденые?
— Тогда откуда же ты их достал?
— Я эти деньги выпросил! Милостыню собирал!
— А может, у вас появились деньги да вы не хотите отдавать мне долг?
— Если не верите, пойдемте завтра вместе со мной — убедитесь!
Хозяин и верил мальчику и нет. Но супу он ему налил. «Завтра разузнаю, куда ходит этот постреленок!» — решил он после ухода мальчика.
Сяо-ма отнес отцу супу и пошел за лепешками для Шунь-мэй. Два медяка он истратил на лепешки, а два припрятал на завтра. Хотя Сяо-ма и сам был сильно голоден и не отказался бы купить покушать и себе, он решил все же оставить эти деньги, чтобы утром покормить отца и сестренку. Мальчик туже затянул поясок, напился воды и пошел кормить Шунь-мэй.
Чжан Тянь-бао взял свою миску, но, увидев, что сын ничего не ест, спросил:
— Сяо-ма, а ты почему не кушаешь?
— Я уже поел, когда ходил по дворам! — поспешно ответил Сяо-ма.
— Что же ты ел? — с недоверием продолжал Тянь-бао.
— В одной купеческой семье меня накормили остатками супа, да ты смотри, — он похлопал себя по полному воды животу. — Полно, больше уже не лезет — скоро живот лопнет! — Ему вдруг пришло в голову, что это выглядит не очень красиво — сам где-то ел, а отец и сестренка в это время голодали, и он добавил: — Хорошие люди попались, но у меня не было миски, чтобы попросить у них супу с собой.
Тянь-бао удовлетворился ответом и больше ничего не спрашивал. Покушав, Тянь-бао почувствовал, как по его телу разливается блаженное тепло, и задремал.
Сяо-ма примостился около отца, а Шунь-мэй положила голову на грудь брату. Ночь была холодной, рваное одеяло не грело, а снизу сквозь протертую циновку поддувал ветер — от холода они теснее прижимались друг к другу. А на улице завывал и кидал в окно хлопьями снега северный ветер.
На рассвете Сяо-ма на два сэкономленных медяка купил отцу поесть, а сам с Шунь-мэй, взяв палку и корзинку, снова отправился просить милостыню. Заспанный хозяин вышел из своей комнаты, чтобы открыть им наружную дверь. Сейчас он поверил, что вчерашние деньги были действительно милостыней, собранной Сяо-ма. При виде этих несчастных маленьких ребятишек и при мысли о больном Тянь-бао в хозяине на миг заговорила совесть. Но тотчас же вспомнив об их долге, он отрицательно покачал головой, бормоча про себя:
— Нет, таких людей слишком много! Ничем им не поможешь!
В этот день Сяо-ма узнал, что общество Красного Креста открыло где-то благотворительную столовую. Вечером, уложив спать отца и сестру, Сяо-ма узнал у хозяина адрес этой столовой. На рассвете следующего дня он вместе с сестрой пошел ее разыскивать. Около столовой толпилось много людей. Когда начали выдавать суп, поднялась невообразимая давка. В толпе Шунь-мэй отдавили ноги, она потеряла свои туфельки и все время хныкала. С большим трудом Сяо-ма в середине дня протиснулся к окну выдачи, но суп уже окончился. Брат и сестра горько расплакались, но ничего не оставалось, как снова идти за милостыней. Только поздно вечером они вернулись в ночлежный дом. С этого дня они ежедневно вставали в полночь и шли в очередь за благотворительной похлебкой. Вернувшись, разогревали ее и кормили отца. Тот с трудом делал глоток-другой и бессильно откидывался на подушку. Сяо-ма кормил сестру и снова один отправлялся выпрашивать милостыню. В эти походы он сестренку с собой не брал, опасаясь, что она не вынесет длинного пути. Так день за днем тянулась эта мучительная зима.
Все большая печаль охватывала сердце Тянь-бао. Ему становилось хуже. Сердце его обливалось кровью, когда он думал, что с детьми может произойти какое-нибудь несчастье. Его тело пылало огнем, и он уже не находил в себе сил, чтобы подняться с постели. По ночам в забытьи он звал жену и Фэн-цзе, грозил смертью Лю У и Чжао Лю.
Все большее беспокойство овладевало и хозяином ночлежного дома. Иногда он подумывал о том, чтобы выгнать семью Тянь-бао, но боялся, что так может потерять деньги, которые те были ему должны. Их день ото дня увеличивающийся долг не давал ему покоя, да к тому же неизвестно было, когда, наконец, поправится Тянь-бао. Поистине он сейчас, как говорят, «ежа в руках держал» — и бросить жалко и в руках оставлять больно! Он часто подходил к постели Тянь-бао и обиняками бранил его за бедность.
Сегодня вечером после того, как Сяо-ма ушел вторично, хозяин снова пришел к Тянь-бао.
