Годы бедствий - [31]

— Идите быстрее, быстрее! — непрерывно понукал их сзади полицейский.

Но вот они подошли к небольшой двери, полицейский открыл замок и распахнул ее. Изнутри потянуло тяжелым запахом нечистот. Дети не смели войти внутрь, но полицейский с силой толкнул их туда и запер за ними дверь. Ребятишек пробрала холодная дрожь, волосы у них от страха встали дыбом. Сяо-ма, крепко прижимая к себе сестренку, забился в угол. Сердечко Шунь-мэй громко стучало, но она не смела плакать и только крепче прижималась к брату, закрыв лицо ручонками. Сяо-ма все крепче прижимал ее к себе. Сердце его билось учащенно, он не решался даже громко вздохнуть и только тихо плакал. Наконец, немного успокоившись, мальчик стал осматриваться.

В камере слабо горел остаток свечи. Причудливые тени от ее колеблющегося пламени нагоняли еще больше страха. На земле лежали трое: на соломенной циновке громко храпел старик, прикрытый каким-то рваньем, а в головах у него стояли две пустые водочные бутылки и догорал огрызок свечи; двое молодых парней спали в углу, у стены.

Глубокой ночью свеча погасла. В камере наступила жуткая темнота. Задремавшая было Шунь-мэй неожиданно проснулась; ничего не различая вокруг, она громко заплакала: «Мама! Мамочка!» От ее крика проснулся старик, он сел и громко сказал: «Если ты не перестанешь реветь, я тебя убью!»

Сяо-ма обнял сестру и стал ее уговаривать: «Не плачь, а то они побьют нас. Вот настанет утро, и мы с тобой пойдем искать папу!» Девочка перестала плакать. Она только сопела, спрятав свою головку под курточку брата.

На улице уже рассвело, а в камере стояла темнота, в которой с трудом можно было различить человеческие силуэты. Шунь-мэй захотела пить, но Сяо-ма нигде не видел бачка с водой, только у старика была какая-то бутылка.

— Почтенный господин! — попросил он старика. — Дайте ей немножко воды, девочка очень хочет пить.

— А ты приносил воду? — сердито крикнул старик. — Пусть пьет мочу, да и той нет!

Сяо-ма сердито забился в угол и там проворчал:

— Человек умирает от жажды, и не дать ему глотка воды?! Тут все равно как в аду!

Шунь-мэй запросилась на двор. Параши в камере не было. Ежедневно два раза арестованных водили в уборную. Шунь-мэй плакала, но Сяо-ма велел ей терпеть. Однако она не вытерпела и помочилась на пол, прямо около циновки старика. Тот вскочил и сердито бросился на девочку. Но Сяо-ма загородил ее собой и схватил старика за ногу:

— Почтенный господин! Она ведь маленькая, вы лучше ударьте меня!

Старик опустил кулак, посмотрел на заплаканное лицо Сяо-ма и вернулся на свое место.

В обед принесли похлебку. У старика были деньги, и он не стал есть похлебку, а попросил надзирателя принести ему пятьдесят пельменей. Тот охотно взял деньги, однако принес только тридцать пельменей. Сяо-ма в этот момент вспомнил слова, которые говорил его матери старик в ночлежном доме: «С деньгами и подлец — господин, а без денег и благородный человек — козявка!»

* * *

В доме предварительного заключения дети пробыли три дня. На четвертый день утром надзиратель неожиданно выкрикнул с порога:

— Чжан Сяо-ма, Чжан Шунь-мэй!

Сяо-ма откликнулся, быстро схватил сестренку и бросился к выходу. Уже на улице он облегченно вздохнул:

— Мамочка моя! Только бы больше сюда не попадать!

Надзиратель осмотрел детей и вернул им пояса. У ворот стояла черная машина без окон. Надзиратель открыл заднюю дверь, посадил их в машину, и дверь за ними захлопнулась. Внутри было так темно, что не видно было даже собственных рук.

Машина тронулась, но дети не знали, куда их везут. Примерно через полчаса она остановилась. Открылась дверь, и надзиратель велел детям вылезать. В первую минуту они от ярких лучей солнца зажмурились и ничего не видели. Наконец Сяо-ма раскрыл глаза и стал смотреть по сторонам. Улица показалась ему знакомой. Увидев красные ворота, он вспомнил: это же тюрьма «Сиисо», куда они с мамой приходили на свидание к отцу! Надзиратель тем временем предъявил документы и ввел детей в ворота.

Чжан Тянь-бао сидел в отделении политических преступников. Избиение Душегуба считалось немалым преступлением, да к тому же семья Лю «подмазала» где надо, чтобы его сюда посадили.

* * *

Вместе с Чжан Тянь-бао сидел «преступник» по имени Лао[35]Хэй. Он работал до ареста наборщиком в типографии. В Тяньцзине у него не было семьи, однако к нему каждую субботу приходили на свидание родственники или друзья, приносили деньги и одежду. Люди говорили, что Лао Хэй, набирая речь какого-то важного лица, путем замены нескольких иероглифов резко изменил ее смысл. Еще говорили, что во время Великого похода Красной армии[36]он отпечатал обращение коммунистов к народу, призывающее соотечественников дать отпор японцам и спасти отечество. Это обращение вызвало у народа недовольство гоминдановским правительством. За все это его арестовали и осудили на двадцать лет каторги. В тюрьме он неоднократно подвергался избиениям, все тело его было в кровоточащих ранах, но ничто не могло сломить его волю и заставить покориться. Он говорил, что, когда защищаешь правое дело, то чувствуешь себя уверенно и смело. В тюрьме он продолжал писать статьи, передавая их тайком приходившим к нему на свидание посетителям. Эти статьи неизменно вызывали бешенство властей.