Годы бедствий - [10]

— Мама, разреши мне уехать. Я буду часто писать письма и приезжать к вам. Я ведь не на смерть иду и не на век уезжаю — рано или поздно вернусь. Мама, ты сама понимаешь, что так нужно сделать, чтобы нам легче жить стало…

— Тянь-бао дома? — спросил неожиданно вошедший Чжао Лю.

— В чем дело, господин Чжао? — поднялся с места Тянь-бао.

Чжао Лю поставил ногу на кан и сказал:

— Завтра Фэн-цзе должна будет ехать к молодому господину в Тяньцзинь. Господин Лю сообщает вам, что вы можете забыть о шести доу зерна, которые он дал вам вначале. Кроме того, он посылает вам три юаня, а после отъезда Фэн-цзе получите и ее заработок за месяц вперед. Так что живите и не тужите!

— Но дело в том, что она еще очень молода, не знает всего. Поэтому просим, чтобы к ней там относились снисходительнее. Потом просим, чтобы ей разрешали домой наведаться и с нами повидаться, — на душе у нас спокойнее будет… — сказал Тянь-бао.

— Да ты успокойся, старина Чжан. Люди там все образованные. Девочка твоя будет жить как в раю!

— Господин Чжао, — сквозь слезы проговорила Юй-чжэнь, — лучше всего было бы, чтобы она сначала пожила там пару дней, и если ей будет плохо, то вернулась бы домой! Если вы согласны с этим условием, то она поедет, а если нет — не поедет!

— Тетушка! Даю вам слово, что в любое время, когда вы захотите, я письмом затребую ее обратно, и она вернется. Ну, согласны? — И, кивнув своей маленькой головкой, он ушел.

Тянь-бао был твердым мужчиной. Хотя на душе у него скребли кошки, однако он изо всех сил крепился и не позволял горю вырваться наружу. Вся боль и горечь откладывались где-то в глубине сердца. Нелегко ему было давать согласие на отъезд дочери в Тяньцзинь, а узнав, что дочь должна уже уезжать, он окончательно расстроился. Морщины на его желтом лице обозначились еще резче, а глаза как-то неестественно блестели. Он не отводил взгляда от Фэн-цзе, и из его глаз неожиданно выкатились и упали на руку две крупные слезы.

На следующее утро все проводили Фэн-цзе до моста через Великий канал. Юй-чжэнь передала дочери на прощанье небольшой сверток и сказала:

— Дитя мое, здесь тебе две пары будничной одежды и два юаня денег. В чужой стороне ты должна будешь больше следить за собой. Там не будет рядом отца с матерью, и тебе надо быть более осмотрительной! Ты смотри, старайся не вызывать гнева хозяев. Пройдет год, наша жизнь немного улучшится, и отец попросит вернуть тебя обратно. Ты почаще пиши письма, чтобы я была спокойна! — Она крепко обняла дочь и долго не выпускала ее из своих объятий.

Глаза Фэн-цзе были наполнены слезами, но она старалась не плакать при родителях. Ей хотелось улыбнуться, но улыбка никак не получалась. Ей хотелось успокоить отца и мать, однако она не могла открыть рта.

— Сестра, а когда ты вернешься? — спросил Сяо-ма.

При этих словах братишки Фэн-цзе не выдержала, из глаз ее хлынули слезы. Дал волю слезам и Тянь-бао. Фэн-цзе крепко прижала к себе брата и только через несколько минут с трудом проговорила:

— Дорогой братик, ты, смотри, не балуйся, слушайся маму и папу. Они уже старенькие, ты должен быть к ним внимательным, старайся побольше им помогать. Я тебе пришлю книжки, и ты учись грамоте, чтобы тебе потом не пришлось тянуть лямку, как нашему папе!

— Сестра! — Сяо-ма смотрел на Фэн-цзе полными слез глазами, в которых можно было прочесть и боль и надежду. — Сестра, твои слова я не забуду…

Они расстались.

6. Буря

Пословица гласит: «Время подобно стреле, а дни и месяцы мелькают, как ткацкий челнок». После отъезда Фэн-цзе прошла зима, пролетело лето, и не заметили, как наступила осень.

Дождей было достаточно, и урожай нынче выдался на славу. Кукуруза ростом соперничала с гаоляном, початки ее по размерам напоминали младенцев. Рис достигал человеку до пояса, верхушки его уже пожелтели, и, когда набегал ветерок, рисовые поля напоминали золотистое море.

Отдыхающие после обеда в тени деревьев старики смотрели на тучные поля, поглаживали усы и с улыбкой говорили друг другу:

— Уже лет восемь, а то и десять не было такого хорошего урожая!

— Да, на этот раз после уборки будем кушать досыта!

Радовался и Тянь-бао.

— Счастливый год выдался! — говорил он жене. — Вот уберем урожай, выручим денег и поедем проведать Фэн-цзе!

Юй-чжэнь, которая экономила на пище и шила другим женщинам одежду, чтобы скопить немного денег на поездку к дочери, не могла дождаться того дня, когда, наконец, уберут урожай.

— Папа, когда мы поедем проведать сестру? Я тоже хочу к ней! — часто говорил отцу Сяо-ма. — Я все время о ней думаю.

И как раз в эти счастливые дни неожиданно пришло страшное известие: вода в реках Дацинхэ, Цзыяхэ и Великом канале сильно поднялась, и дамбы и запруды не могут выдержать ее напора. В верхнем течении реки вот-вот выйдут из берегов. При этом известии у людей холодели сердца.

Наводнение было очень сильным. Рисовые поля только перед этим залили водой, рис еще не совсем окреп и не устоял перед бурным натиском стихии. Много крестьян унесли с собой разъяренные реки. Сердца людей разрывались от боли и горя.

Затем вода внезапно залила дороги и начала затоплять возвышенные места. Население охватил страх, все бросились поспешно забивать сваи и насыпать дамбы. Днем и ночью здесь слышались крики и шум, в котором можно было различить и старческий кашель и детский плач. Однако никакие усилия не смогли сдержать натиск воды. Недаром пословица говорит, что стихия слепа. У людей не было ни минуты свободного времени. Повсюду, куда хватало глаз, была вода. Крестьяне воткнули в разных местах палки и по ним отмечали уровень воды. То и дело от них можно было услышать: «Ай-яй-яй! Вода снова поднялась на три цуня