Год змеи - [7]

— А теперь так не будет, — отрезал Махмуд. — Я уже предупреждал об этом. За подножный корм, если его провести по документам как заготовленный, нужно платить, но ведь ни одна корова или баран не смогут расписаться в ведомости, — шутливо заключил он.

— Люди распишутся. Как всегда!

— И получат денежки?

— Разве плохо, если мы, руководители совхоза, дадим возможность заготовщикам кормов заработать по лишней сотенке?

— Не заработать, Саттар-ака, не заработать, а сорвать с государства.

Этот спор между ними ведется с тех пор, как Махмуд пришел в совхоз. Более того, Махмуд не только разговоры разговаривает, он сразу же издал приказ и обязал соответствующие службы составлять отчеты только по реальным показателям. А Саттар-ака не теряет надежды переубедить директора, доказать ему, что неверным путем он пошел, путем, который уже оборачивается, как он выражается, провалами. Не может он понять того, что изменился дух времени, что Махмуд остро ощущает это, потому и взял прежде всего курс на искоренение приписок.

Когда он впервые встретился с первым секретарем райкома партии Базаровым, тот, рассказывая о трудностях работы, особо подчеркнул вред, наносимый сельскохозяйственной экономике приписками, обнаружить которые непосвященному человеку трудно. В чем тут дело? Если раньше приписывали открыто, просто увеличивали показатели в сводках, то теперь поступают хитро. Приписывают за счет производства. Ну, например, так, как только что предлагал Махмуду главный зоотехник. Попробуй докажи, скажем, три месяца спустя, что корова или овца съела меньше, чем это указано на бумаге. Ну, а если она, потребив указанное количество корма, не дала нужной продукции или не набрала ожидаемого веса, значит, сама и виновата, порода у нее такая. Вот и весь сказ!

Работая в газете, Махмуд много внимания уделял вопросам животноводства, знал эту сторону дела довольно хорошо со всеми плюсами и минусами, потому и решил, что как только возьмет бразды правления в свои руки, тут же пресечет всякие махинации на счет скота. Именно об этом гласил самый первый его приказ по хозяйству, многим пришедшийся не по душе.

К восьми часам к гостинице подъехал секретарь парткома совхоза Малик Суяров, тридцатилетний крепыш, окончивший недавно ВПШ. Он узнал, по какому поводу вызывают директора и главного зоотехника в район, и покачал головой:

— По головке не погладят, Махмуд Шарипович.

— Верно, — согласился Махмуд. — А что делать? Отчитываемся о том, что есть. Вернемся, станем решать вопрос с фермами и отарами. Скот всяких там начальников возвратим хозяевам, пусть за свой счет содержат.

— Что вы еще задумали? — воскликнул Саттар-ака. — Если сделаем это, пострадает прежде всего совхоз. Ну вот смотрите — на одной из ферм содержатся корова и телка председателя райсельхозтехники. Зато мы не знаем забот с запасными частями и вообще с техникой. Нет уж, позвольте мне как руководителю отрасли не согласиться с вами и ответственность за последствия взять на себя.

— Берите, — великодушно согласился Махмуд. — Но весь частный скот с ферм и из отар придется все-таки убрать. В том числе и скотину работников совхоза.

В парке совхоза построена чайхана. Там по вечерам собираются старики, чтобы за пиалой чая обсудить мировые проблемы, а заодно и проблемы родного кишлака. Захаживают сюда и молодые, чтобы посидеть за шахматной доской, просто поболтать. Махмуд тоже часто бывает там, охотно слушает стариков, спрашивает их совета. Разговоры, рассказы старых, честных тружеников лишний раз подтвердили его догадку о том, что на шее совхоза сидит немало паразитов, доводящихся кому кумом, кому сватом или братом. То, что он пытается исключить из сводок липу, поддерживается всеми честными людьми кишлака. А то зачастую получается так, что рабочие совхоза и сами не знают, что же они наработали. По их подсчетам получается одно, а в бухгалтерию идет совсем иная цифирь, как правило, завышенная. Кому-то хочется, чтобы цифры отвечали желаемому результату, а не действительному. И в эту игру втягиваются невольно все труженики совхоза, да только не всем эта нечестная игра нравится.

После завтрака все разошлись по своим кабинетам. Махмуд условился с главным зоотехником о времени выезда в район и стал просматривать бумаги. Вскоре хлопнула дверь приемной, по комнате застучали каблучки секретарши. Зульфия — модница, одевается по-городскому и, понятно, задает тон всей молодежи кишлака. Нынче и в кишлаке все чаще стали встречаться девушки в джинсах. Ну а Зульфия — так будто с обложки модного журнала сошла. Все на ней в обтяжечку, все подчеркивает, обрисовывает стройную, точеную фигурку. И стрижка ей идет, и подкрашенные ресницы, вот только красить губы яркой помадой Махмуд ей отсоветовал, сказал, что это взрослит ее. И двадцатилетняя кокетка послушалась, особенно тогда, когда узнала, что он холост.

В поклонниках у Зульфии недостатка нет. Когда бы Махмуд ни вышел в приемную — возле нее обязательно кто-нибудь крутится. Чаще всего — школьный историк, длинноногий парень в очках; секретарь комитета комсомола тоже охотно торчит в приемной. Но Зульфия со всеми холодна и даже официальна. У нее иные планы. Она хочет понравиться директору-бобо, которому всего-то двадцать семь. Зульфия так активно заботится о нем, что это стало бросаться в глаза конторским. Махмуд был равнодушен к моднице, хотя и позволял иногда комплименты в ее адрес. Весьма безобидные — но однако же комплименты. Он видел, как ликовала Зульфия, слушая их. Может быть, в душе ее даже родилась надежда. И вот теперь… Разве сможет он теперь говорить комплименты какой-нибудь другой женщине, кроме Майсары. А Зульфия?! Нельзя же вот так вдруг перейти на официальный тон, но и поддерживать надежду в ней он не имеет права. Оставалось надеяться на счастливый случай, который поможет ему поговорить с Зульфией по душам.