Год в Провансе - [44]
Только после их визита мы поняли, до чего же нам повезло: природа одарила нас желудками, неприхотливыми как у коз, и кожей, не боящейся солнца. Наш распорядок дня еще раз поменялся: теперь мы постоянно жили на улице. Утром одевание занимало не более тридцати секунд. Потом мы завтракали свежим инжиром и дынями и старались переделать все дела по дому до наступления жары. К полудню каменные плиты раскалялись так, что на них невозможно было ступить, а вода еще оставалась холодной, и, нырнув первый раз, мы выскакивали из нее как ошпаренные. Только теперь мы до конца оценили мудрый средиземноморский обычай устраивать днем сиесту.
Я не помнил, когда последний раз надевал носки. Мои часы уже давно лежали в ящике стола, а время я более-менее точно определял по положению теней у нас во дворе. Я постоянно забывал, какое сегодня число и день недели — это уже не казалось мне важным. Постепенно я превращался в очень счастливый овощ, а связь с реальной жизнью осуществлял посредством нерегулярных телефонных разговоров с людьми, гробящими свою жизнь в далеких офисах. Они неизменно с тоской спрашивали, какая у нас погода, и расстраивались, услышав ответ. Все, что им оставалось, — это предупреждать меня, что от солнца тухнут мозги и бывает рак кожи. Я не спорил — возможно, они и были правы. Одно я знал точно: невзирая на протухшие мозги, новые морщины и опасность заработать рак, я никогда в жизни не чувствовал себя лучше.
Строители работали голыми по пояс и радовались хорошей погоде не меньше, чем мы. Единственной уступкой, которую они сделали жаре, стал немного увеличившийся перерыв на ланч. Наши собаки принимали в этой трапезе самое активное участие. Едва заслышав звук открываемых корзин и стук приборов, они сломя голову неслись через двор и усаживались рядом со столом, чего никогда не делали, если обедали мы. Терпеливо и не мигая они с тоской провожали глазами каждый исчезающий во рту строителей кусок. В конце концов эта тактика неизбежно приносила плоды. После ланча они трусили обратно к своим лежбищам под зеленой розмариновой изгородью, виновато опустив к земле носы, испачканные камамбером или кускусом. Дидье потом уверял, что все это просто нечаянно упало со стола.
Работа шла в согласии с расписанием — то есть на переделку каждой комнаты требовалось по три месяца, считая с того дня, когда в нее вселились строители, и до того, когда могли вселяться мы. А в августе нас ожидал еще Меникуччи с его радиаторами. В любом другом месте и при другой погоде такая перспектива приводила бы нас в отчаяние, но только не в Провансе. Солнце здесь служит отличным транквилизатором, и ничто не могло помешать нам наслаждаться жизнью и длинными, жаркими, ленивыми днями. Нам обещали, что такая погода простоит до конца октября. А еще нам говорили, что в июле и августе умные люди уезжают из Прованса в какое-нибудь тихое и безлюдное место вроде Парижа. Но мы не хотели никуда ехать.
ИЮЛЬ
Мой друг снял дом в Раматюэле, в нескольких километрах от Сен-Тропе. Несмотря на страх перед летними пробками и озверевшими от жары французскими водителями, нам очень хотелось повидаться. Мы кинули жребий, и ехать выпало мне. Я пообещал, что доберусь до него к ланчу.
Отъехав от дома всего на пару десятков километров, я вдруг оказался в совершенно другой стране, населенной главным образом домиками на колесах. Сливаясь в грязно-серые потоки, они текли к морю. Их окна украшали оранжевые и коричневые занавесочки и наклейки, напоминающие о прошлых путешествиях. Некоторые группы ответвлялись от главного потока и скапливались на плавящихся от жары специальных стоянках, устроенных вдоль шоссе. Их владельцы, пренебрегая окружающими их просторами, раскладывают столики для пикников в непосредственной близости от автострады — так, чтобы ничто не мешало им любоваться проносящимися мимо грузовиками и вдыхать выхлопные газы. Свернув с трассы на дорогу, ведущую в Сен-Максим, я обнаружил перед собой еще один длинный и плотный хвост автофургонов и отказался от надежды успеть к ланчу. Последние пять километров пути заняли полтора часа. Добро пожаловать на Лазурный берег.
Когда-то он был очень красив, да и сейчас здесь еще остались редкие и непомерно дорогие кусочки почти нетронутого побережья. Но по сравнению с мирным и относительно безлюдным Любероном это был натуральный сумасшедший дом, безнадежно изуродованный чудовищной концентрацией домов, людей и коммерции. Продажа участков, строительство вилл, steak pomme frites,[120] непотопляемые резиновые лодки, настоящие провансальские сувениры из оливкового дерева, пицца, катание на водных лыжах, ночные клубы, трассы для картинга — рекламные плакаты взывали к вам с каждой стены и столба.
В распоряжении у тех, кто зарабатывает себе на жизнь, торгуя Лазурным берегом, всего несколько месяцев, и их неприкрытое желание вытянуть из вас как можно больше франков до тех пор, пока не упал спрос на резиновые лодки, способно испортить все удовольствие от отдыха. Официанты нетерпеливо требуют чаевые, продавцы ходят за покупателем по пятам, вынуждая его поскорее выбрать товар и убраться из магазина, а потом еще отказываются принимать двухсотфранковые банкноты, потому что они иногда оказываются поддельными. Все здесь пропитано алчностью и раздражением не меньше, чем ароматами чеснока и масла для загара. Любого незнакомца автоматически причисляют к осточертевшему разряду туристов и смотрят на него враждебно и в то же время оценивающе. Если верить карте, все это — тоже Прованс. Но это совсем не тот Прованс, который я знал.
