Год крысы. Видунья - [13]

Забулькало — с питьём рассказчик сохранил более нежные отношения.

— Видать, помер старик, а они на запах стянулись, — рыгнув, заключил он.

— Ужас-то какой… — с содроганием протянула доярка, нарушив потрясённое молчание слушателей. — Я б там на месте сомлела!

— А я б, наоборот, не растерялся и хорошенько обшарил развалюху. — За глаза расхрабрился её дружок. — Если Бывший до последнего не скупился, значит, ещё полна была кубышечка.

— Не дотумкал, — с сожалением признал Цыка. — А сейчас поздно уже, я хозяину всё рассказал. Небось сам завтра полезет, только голову с кузнецом для храбрости кликнет…

— А сейчас сбегать?

— Да ну тебя! — разозлился парень — и на себя, что дал маху, и на друга, что растравливает душу. — Сам беги.

«Храбрый» батрак ещё немного поворчал, поязвил, но тоже никуда не пошёл. Найдёшь ещё те деньги или нет — неизвестно, а вот прокляты они наверняка.

Рыска сжалась в комочек и натянула покрывало до макушки.

Только она знала, что крысы не стали ждать запаха.

Глава 3

Крысы живут стаями, сообщая собратьям о найденной пище и ловушках.

Там же

Дождь хлынул перед самым рассветом, и под него Рыска наконец заснула — хотя громыхало и лупило по черепице так, что перебудило даже батраков внизу.

Зато и шелеста фасоли больше не слышно было.

Лило долго, щедро, доверху заполнив колоду для скота и все промоины на дороге. Обмелевшая река впервые за месяц дотянулась до камышей и накрыла отмель напротив вески. Жабы, невесть где прятавшиеся всю засуху, теперь важно шлепали по траве и ошметками грязи качались в лужах, побулькивая от удовольствия. Отмытые от пыли листья блестели, будто глазурованные, а между ними бусинками сверкали зелёные плоды: яблочки, сливки, грушки. До чего ж вовремя дождь пошёл, ещё день-два — и осыпались бы от зноя!

Расторговавшись, туча встряхнула потрёпанным подолом, напоследок осыпав Приболотье мелким, мгновенно растаявшим градом, и уплыла в сторону города. Судя по выцветшим, поднявшимся ввысь облачным клубам, на его долю осталась одна морось.

Ради такого праздника детей разбудили не со вторыми петухами, а с третьими.[5]

— Вставайте, лодыри! — Фесся постучала в потолок черенком метлы, как раз под тем местом, где спал Жар. Мальчишка так и сел на тюфяке, проснувшись уже потом. — Я что, сама посуду мыть буду?

— Небось не растаешь, — пробурчал Жар, но покрывало отбросил. — Эй, малая, гляди, куда прёшь! Я ж тебе вчера сказал — до прялки!

Рыска перевела заспанные глаза на потолок и ойкнула. Там, едва различимое в утреннем полумраке, висело серое яблоко осиного гнезда. У обращённого вниз выхода сидела, подозрительно сжимая и разжимая брюшко, полосатая стражница. Еще несколько ползали взад-вперед по стенкам, ожидая, когда станет посветлее и можно будет лететь на промысел.

— Ты, главное, башкой его не задень и руками рядом не маши, — предупредил мальчишка. — Тогда не тронут.

— А сковырнуть его никак нельзя? — жалобно спросила девочка. Ночью крысы, днём осы, вот попала!

— Попробуй, — вкрадчиво посоветовал Жар и быстро-быстро пополз к выходу. — Только подожди, пока я с чердака слезу!

Рыска смолчала — слишком хорошо помнила, как их соседка, баба Нюща, попыталась расправиться с осиным гнездом в стогу, вывернув его оттуда вилами. Гнездо оказалось здоровущим, с тележное колесо, и взвившиеся на его защиту осы гнали бабку, позабывшую про возраст и болячки, аж до самого ровка. Брошенные под стогом вилы удалось забрать только на третий день, когда осы смирились с потерей и разлетелись лепить новые домики.

Девочке хватило бы просто пригнуться, но она тоже предпочла ползти — чем дальше от ос, тем лучше. Заодно подробно разглядела, чем завален чердак: рассохшаяся лохань, проржавевший насквозь чугунок, старая одежда, обрезки досок, перевёрнутая, чтобы кошки в ней не гадили, колыбелька. У дальней стены, за фасолью, стопкой лежали вязанки свекольных перецветней,[6] такие древние, что почти все семена с них осыпались и смешались с мышиным помётом. Выбрось три четверти здешнего «добра» — никто никогда не хватится.

Едва нашарив ногой вторую ступеньку, Рыска широко зевнула, споткнулась и чуть не скатилась с лестницы кубарем.

— Вот неумеха! — замахнулся кулаком Жар. — Чуть на голову мне не свалилась!

Девочка показала ему язык и скорей шмыгнула в кухню, надеясь, что при взрослых мальчишка не посмеет её колотить.

Батраки уже успели позавтракать и уйти, оставив на столе гору мисок, ложек и закопчённый горшок.

— Молока вон с хлебом возьмите, — Фесся ожесточённо вымешивала тесто для сырников, в печи гудело недавно разожжённое пламя: когда хозяйские дети продерут глаза, угли как раз созреют и в них можно будет поставить сковороду на длинной ручке. — И живо за работу, мне свободный стол нужен!

Рыска, давясь, скорее сгрызла свой кусок и недоуменно уставилась на Жара: тот едва двигал челюстями, лениво прихлебывая из кружки.

— Ну куда ты спешишь? — сердито прошипел он, когда служанка зачем-то выскочила в сени. — Не убежит твоя посуда!

— Так сказали же…

— Если делать всё, что скажут, с утра до вечера спины не разогнёшь!

— Ох, Жар, ремень по тебе плачет, — посетовала из-за двери Фесся. — Дождёшься — попрошу Цыку его утешить! Рыска у нас малышка послушная, старательная, а ты её чему учишь, а?