Год крысы. Видунья - [11]

Жёнка, левая жена, которую брали сразу после рождения ребёнка у правой, первой, распоряжалась слугами, сама мало чем от них отличаясь. Если жену просватывали из богатой и знатной семьи, то жёнками обычно становились бесприданницы, вдовы или перестарки. Порой, напротив, жену навязывали родители и положение, а жёнку выбирали по любви. Но Сурок даже в юности предпочитал романтике удачную сделку, и сейчас на крыльцо вышла некрасивая, жилистая, рано состарившаяся тётка в простом полотняном платье и заляпанном переднике.

— Ты, что ль, новая работница?

Девочка безмолвно кивнула.

— Пошли, — хмуро, думая о чём-то своём, велела жёнка. — Масло сбивать будешь.

— А это как? — растерялась Рыска. Коза-то у её родителей была, но молока едва хватало на творог или сыр — ими да хлебом семья и кормилась. Какое там масло, сметанки бы в щи по праздникам!

— Сейчас узнаешь, — тётка провела девочку через просторные сени, заставленные разнообразными мешками, бочками, кадушками, и, велев хорошенько вытереть ноги о расстеленную у порога тряпку, впустила в кухню. Рыска боязливо огляделась — ого! Да у её отца весь дом меньше! Печь такая, что целого телёнка зажарить можно, потолок высоченный, только кочергой и достать. И пахнет тут вовсе не крапивными щами, а маковыми рогульками, вон стынут на столе под тонким полотенцем. Девочка сглотнула набежавшую слюну и отвернулась, тем более что потчевать её никто не собирался.

Работа оказалась тяжёлой, но несложной. Маслобойку — подвешенный к потолку ящик, похожий на детский гробик, — полагалось раскачивать за веревку, пока руки не устанут. И потом тоже. Плеск внутри постепенно сменился вязким чавканьем, потом вообще стих. Рыска сгорала от любопытства, что же там получилось, но жёнка сунула ей кружку с ячменем и отправила кормить птицу. Тут девочка оплошала: чёрный петух, увидев вместо рослой птичницы какую-то малявку, нагло порхнул прямо на кружку и выбил её из рук. Зерно желтой полосой перечеркнуло крыльцо. Сбежавшиеся куры и утки кинулись его клевать и драться за место у слишком маленькой кормушки. Вырванные перья поднялись выше стрехи, на истошный ор выскочила какая-то девица и обругала Рыску безрукой дурой. Ногами распинала птицу, расшвыряла зерно подальше, подобрала кружку и вернулась в дом. Девочка опять осталась на крыльце, глотая слезы и боясь показаться жёнке на глаза. Полдня не проработала, а уже провинилась!

— Куда ты там запропастилась, лентяйка? — выглянула в окно хозяйка. — Иди картошку чисти!

Рыска робко, бочком прошмыгнула в дверь, ожидая нагоняя, но жёнка возилась у печи, свирепо пыхающей паром, и только махнула девочке на стоящую возле помойного ведра корзину:

— Да срезай потоньше и глазки хорошенько выколупывай! А то знаю я вас…

Девица, наоравшая на Рыску, сейчас ловко крошила луковые перья, широкими взмахами сметая зелёные колечки в миску. Из-под чистенькой косынки, завязанной не под подбородком, а сзади, как у городских, выбивались рыжеватые вьющиеся прядки.

— Возьми лучше этот, он острее, — закончив, мирно сказала она, передавая девочке свой нож. — Тебя как зовут?

— Рыска, — картошка выскользнула из пальцев и булькнула в тёплую мутную воду. Рыска с отчаянием уставилась на расходящиеся круги.

— А я Фесся, — служанка заговорщически подмигнула девочке. — Ничего, привыкнешь! У меня тоже поначалу всё из рук валилось.

На душе у Рыски немножко потеплело. Оглянувшись на хозяйку, она тайком выловила утопленницу, обтёрла о подол и кинула в горшок с чистой водой. Дальше дело пошло ловчее и быстрее, даже жёнка не нашла, к чему придраться.

Время до ужина пролетело почти незаметно. За стол сели уже в потёмках, когда хозяева поели и улеглись спать; Рыска так и не увидела ни правую жену Сурка, ни детей. Полы они сами метут, ага… Помимо Фесси в доме прислуживали ещё двое батраков: дедок, которого звали по всякой мелочи — ножи заточить, курицу зарезать, черенок у ухвата починить, и Цыка, бравший на себя более тяжёлую работу. А на вывешенную над порогом лампу к дому стеклось столько народу, что у Рыски даже пальцев не хватило сосчитать. Батраки поочередно смывали у припорожной колоды замешенную на поте грязь, плещась и фыркая как быки. Потом степенно заходили на кухню, придирчиво выискивали в прибитом к стене коробе свою, лично вырезанную из дерева, ложку и подсаживались к столу. Просторная кухня мигом стала тесной и душной, хотя дверь уже не закрывали.

Усталые люди вначале ели молча, наперебой черпая из горшка тушенный с салом горох и запивая квасом, но постепенно отошли, заговорили, стали отпускать шуточки, по большей части непонятные Рыске, но безумно смешные для всех остальных. Девочка забилась в уголок, жуя подгоревшую, негодящую для хозяев рогульку, но самой Рыске она казалась праздничным угощением. Пожалуй, и тут жить можно, заключила она.

— Эй, Жар! — окликнула Фесся, когда разговор стал совсем уж взрослым. — Проводи-ка свою соседку на чердак, детям спать пора.

— Чего она, сама не найдёт? — проворчал мальчишка, но c лавки поднялся.

Днем Рыска его не видела, а за ужином не обратила внимания. Пришлось разглядывать теперь, и ничего хорошего девочка не увидела: выше и старше её на пару лет, на Илая похож — такой же худой и нахальный, с волосами цвета куньей шерсти. Наверняка драться будет, с тоской решила Рыска.