Год, когда я всему говорила ДА - [65]

Шрифт
Интервал

Кружок «вместе до смерти» находит эту тему увлекательной. Мы не можем перестать обсуждать ее.

– Неужели я просто переписывала личности людей, чтобы они были лучше, чем настоящие люди? Создавала их, чтобы они служили той цели, которая мне была нужна? – ахаю я. – О боже мой, неужели я заваливала проблемы не только едой, но и персонажами?

В ту ночь я не могу уснуть.

Я видела то, что хотела видеть. И сейчас – как и в случае с едой, теперь мне это ясно, – я больше не считаю нормальным просто плюхнуть порцию вымысла поверх реальности людей, присутствующих в моей жизни.

И дело даже не в том, что мне это больше не кажется нормальным.

Я больше не способна делать это. Даже если бы захотела.

Теперь, увидев это, я не могу это развидеть. Все кристально ясно. Я снова осталась с глупыми эльфами Санты. И мне не нравятся Неуклюжий и Дерганый. Я не хочу видеть их в своем доме.

Я в печали. Я скорблю. Я сознаю, что теряю не только Кристину. Я теряю Пэм и Кена. Три придуманных друга уходят. Теперь, когда я вижу за кулисами Шонду, теперь, когда я вижу уложенные рельсы, я больше не вижу свою Пэм и своего Кена. Я просто вижу, как по планете бродят люди, которые похожи на них. Мои Пэм и Кен мертвы. Воистину мертвы. Я не могу их вернуть. Эта утрата болезненна.

Что ж, по крайней мере, у меня еще есть немного времени с Кристиной.

Да-да-да.

У нас с Сандрой сложились глубоко личные, странно переплетенные, интимные, холодноватые, близкие, далекие, яркие отношения. Единственный род отношений, возможный для двух людей, настолько эмоциональных, как мы, настолько психологически любопытных, как мы, и настолько творческих, как мы, когда мы проводили вместе эти десять лет как две половинки одного человека. Мы словно близкие родственницы. Я вижу ее – и кажется, будто времени не прошло нисколько. Мы плачем вместе, мы смеемся вместе, мы поверяем друг другу мрачные тайны. Мы сидим в ресторанах и шепчемся на языке, который можно переводить только в контексте этого уникального общего опыта. Это было серьезно – и таковым остается.

Вымышленный персонаж, который создали Сандра и я, – фигура прекрасная и устрашающая. Выставьте Кристину против любого реального человека – и никакого состязания не будет. Ни у кого нет ни единого шанса. Это несправедливо и ужасно. И это не может быть мерилом для реального человеческого существа.

И все же. Какая, черт возьми, разница?!

Она – цель. Она – свобода.

Потому-то я ее и создала. И, думается мне, потому-то ее создала Сандра. Для меня она была не только тем, что я воображала. Она была тем, что было мне нужно.

Я с благодарностью слышу от множества женщин, что Кристина была тем, что нужно и им тоже. Я не одинока.

Как-то раз я сказала кому-то, что Кристина – одна из моих ближайших подруг. Моя собеседница чуточку расстроилась.

– Кристина – ближайшая подруга всей Америки, – наставительно сказала она. – Ты ведешь себя так, будто в тебе есть нечто особенное.

Я терпеливо киваю.

– Да, я знаю, что она – ближайшая подруга всей Америки. Но я – та, кому приходится писать слова, которые говорит наша ближайшая подруга, и решать, что она делает и куда идет.

Погодите-ка, я что же, все еще в кладовке? Похоже, что да.

Я травлю байки и тем зарабатываю на жизнь. Да.

Но на самом деле я травлю байки, чтобы жить.

Чтобы жить. Чтобы не переставать жить.

Время, проведенное с Кристиной, каким-то образом спасало меня.

Кристина Янг воздевала свой меч и отсекала головы всех демонов на моем пути. Позволяя мне чувствовать себя в безопасности. Защищая меня. Она первой испытывала все способы, какими можно было убить каждого демона. Она по любому пути шла первой, она первой испытывала любое оружие, она первой пробовала всякий заковыристый маневр.

Она была П.Е.И. Первая. Единственная. Иная.

И я бежала вслед за ней, получая все ее вторые шансы.

Она делала это для меня.

Теперь я знаю, что те демоны были какой-то версией меня самой. Я сознаю, что я сама – единственная, кто меня преследовал, загонял меня, кусал меня за ноги. Пытался откусить мне голову. Пора бы стать лучшим другом для самой себя.

Однако мои демоны меня не тревожат. Кристина сходит с поезда, но оставляет мне свой меч. Теперь я буду сносить демонам головы с плеч сама.

Я не боюсь.

Кристина Янг сделала меня храброй.

Вместе до смерти.

Я люблю вымышленного персонажа, и мне плевать, что кто-то об этом узнает.

Она была не только человеком Мередит, но и моим собственным.

Я уложила эти рельсы.

Я сплела эту небылицу, чтобы жить.

Вот подходит поезд.

Давайте спляшем. Но вначале нужно спеть песню…

Да-да-да.

Я наконец могу описать, почему та, другая музыка кажется мне неправильной.

– Я хочу, чтобы она парила, – говорю я Джо. – Я хочу, чтобы нам казалось, что они летают, когда танцуют. Я хочу, чтобы в этом танце ощущалось то же чудо и та же радость, которые они ощущают в операционной. Я хочу охватить десять лет выдающейся дружбы, истинной заботы, воительниц одного племени, «вместе до смерти». Я хочу охватить великолепие Кристины Янг, и всего, что она значит для себя, и всего, что она значит для Мередит, и всего, что она значит для нас. В одной песне, в одном танце, в одной сцене.


Рекомендуем почитать
Гойя

Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.


Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.