Год активного солнца - [93]

Обстановка в институте действовала на него умиротворяюще. Он словно окунался в мир чистой математики.

На второй или третий день его вызвал директор института. Седая голова почтенного академика смешно выглядывала из-за наваленных на столе книг и бумаг.

— Помогите мне кое-что подсчитать, молодой человек, мой лаборант заболел, — сказал Боцвадзе, не отрываясь от бумаг, и показал рукой на арифмометр.

Тамаз взглянул на арифмометр, но не двинулся с места. Академик что-то считал. Тамаз рассматривал его. У него были умные, выразительные глаза. Когда он взглянул на Тамаза, молодому человеку показалось, что взгляд его начинается далеко за зрачками в какой-то поразительной глубине. Именно эти глаза, как найденный художником завершающий штрих, придавали всему облику седого академика особый колорит.

— Я просил вас приготовить арифмометр, — поднял голову директор и поверх очков посмотрел на Тамаза.

Тамаз поставил арифмометр перед собой.

— Ну-ка, семьсот двадцать пять на триста двадцать семь, — попросил Боцвадзе.

— Двести тридцать семь тысяч пятьдесят пять! — ответил Тамаз, не притрагиваясь к арифмометру.

Давид Боцвадзе недоверчиво посмотрел на Тамаза, придвинул арифмометр к себе и подсчитал. Получив тот же результат, он сиял очки и уставился на Тамаза. Старый академик знал множество классических способов быстрого счета, но такое молниеносное умножение трехзначных чисел выходило за рамки всех приемов и казалось невероятным.

— Вы и четырехзначные умножаете так же быстро?

— Это же очень просто.

— Что вы еще умеете? — Академик был поражен.

— Как вам сказать… — застенчиво улыбнулся Тамаз.

— А все-таки?

— Я могу за несколько секунд возвести двухзначное число в квадрат, а затем извлечь его десятую степень.

— Что вы говорите?! Это немыслимо! — Директор собрал разложенные перед ним бумаги, сунул их в портфель и принялся искать что-то в ящике стола. — Невероятно, совершенно невероятно.

Наконец он нашел какую-то книгу, полистал ее, всмотрелся в одну из страниц и снова воззрился на Тамаза поверх очков.

— Вы можете извлечь кубический корень из шести- или восьмизначного числа?

— Могу.

Академик некоторое время в упор разглядывал нового сотрудника, затем заглянул в книгу.

— Извлеките корень из трех миллионов семисот девяноста шести тысяч четырехсот шестнадцати.

Тамаз повторил число, опустил голову и уставился в одну точку. Академик взглянул на часы. Не прошло и двадцати секунд, Тамаз поднял голову:

— Сто пятьдесят шесть.

— Молодец, точно!

— Это несложно.

— В таком случае предложу вам более сложную задачу. — Боцвадзе снова заглянул в книгу. — Найдите мне число, разность между кубическим и квадратным корнями которого восемнадцать. Это, молодой человек, уравнение уже третьей степени!

— Попробую.

Тамаз снова опустил голову и уставился в одну точку. Академик засек время и поверх очков внимательно наблюдал за его сосредоточенным лицом. У молодого человека был такой вид, словно он еле сдерживал огромную радость и волнение. Остановившиеся глаза его расширились и странно блестели.

Тамаз поднял голову и спокойно сообщил:

— Семьсот двадцать девять.

Академик взглянул на часы. Прошло две минуты и тридцать пять секунд.

— Невероятно! — Боцвадзе вскочил на ноги, прошелся и снова сел. — Я не утомил вас?

— Нет.

— Тогда еще одну задачу.

— С удовольствием.

Академик перелистал книгу и нашел другой пример:

— Назовите три числа, сумма которых — сорок четыре, а сумма их кубов — семнадцать тысяч шестьсот девяносто шесть.

Через сорок секунд последовал ответ:

— Семь, двенадцать, двадцать пять. Это гораздо легче.

— Превосходно! Завтра же подробно доложите мне, над чем вы работаете, что вам требуется, в чем вам помочь. Хотя, зачем откладывать на завтра, говорите прямо сейчас, какая проблема вас интересует?

— Я работаю над проблемой однозначного определения замкнутых многогранников.

— Однозначного определения? — задумался академик. — Сложноватую тему выбрали. У вас есть какие-нибудь реальные результаты? Как вы пытаетесь разрешить ее? Завтра же ознакомьте меня с вашими выкладками. Почему вы такой худой, вы не больны?

— Нет, кажется, здоров, — улыбнулся Тамаз.

— Превосходно! Вам необходимо железное здоровье. Квартира есть?

— Есть, — снова улыбнулся Тамаз.

— Я освобождаю вас ото всех посторонних поручений. Вы должны работать над своей проблемой. Можете идти. Нет, подождите. В какой комнате вы сидите?

— Рядом с библиотекой, вместе с Александром Кобидзе.

— С Александром? — задумался академик. — Не очень удачно. Но не волнуйтесь, скоро переведем вас в другую комнату или избавим от Кобидзе.

— Не стоит. Неудобно перед Кобидзе, батоно Давид, — смущенно сказал Тамаз.

— Неудобно? Пожалуй. Ладно, придумаем что-нибудь, а сейчас ступайте. Если понадобится что, прошу без церемоний, двери кабинета всегда открыты для вас.

Тамаз взволнованный вернулся к себе. Взволнованный и окрыленный. Молодого математика воодушевили не обещания директора, а внимание старого ученого. Наконец-то он нашел то, что искал всю жизнь, — доброту, заботу и искреннее отношение. С этого дня Тамаз знал одну дорогу — из дому в институт и обратно, словно в мире не существовало ничего другого. И ничто другое его не интересовало. Изредка к нему наведывался Отар. Только тогда Тамаз вспоминал, что в городе есть кино, театры, стадионы. Отар видел, что друг его увлечен работой, и старался не докучать ему. Отныне Тамаз занимался только своей проблемой. Его не обременяли никакими поручениями. Он с головой погрузился в мир чистой математики. Это было счастливейшее время в жизни Тамаза Яшвили.