Год активного солнца - [105]

Тамаз едва не вскрикнул. Напротив, на бетонном столе лежал Важа, устремив, казалось, на Тамаза полузакрытые голубые глаза. Один из врачей, просунув руку под затылок Важа, протирал ватой окровавленный висок. Голова покачивалась на ладони. Длинные, белокурые волосы слегка шевелились, щеки еще сохраняли естественный, живой цвет. Трудно было поверить, что он мертв. Тамазу казалось, что Важа вот-вот закричит, как бывало: «Погодите, ребята, и я с вами».

Но нет, Важа был мертв. Представлявшееся невозможным стало очевидным.

Второй врач спокойно завершал то, что на языке медиков называется обработкой трупа. Тамаз невольно оглянулся на Отара. Отар Нижарадзе, по обыкновению засунув руки в карманы, пристально смотрел на труп погибшего друга. На губах его обозначалась едва заметная ироническая улыбка.

Больше всего Тамаза ужаснуло, что ни на него, ни на Отара труп не произвел должного впечатления. Оба они были совершенно спокойны. Гораздо спокойнее, чем во дворе, когда смерть Важа казалась невероятной.

Тамаз оглядел морг. Там находились еще два трупа. Один, как он узнал потом, попавшего под трамвай, второй — человека, убитого в собственной машине. Рассказывая о последнем, все почему-то подчеркивали, что убийца ничего не взял, ничего не украл.

Врачи заметили остановившихся у порога друзей, но продолжали заниматься своим делом, не обращая на них внимания. Внезапно Отар Нижарадзе повернулся и вышел. Тамаз поспешил за ним. Вернувшись во двор, Отар никому не сказал, где они были и что видели. А здесь уже всем распоряжался высокий инженер, институтский приятель Важа. Собрав молодых людей, он с таким видом давал каждому поручение, словно главным была не сама трагедия, а дела, которые необходимо уладить. Отару и Тамазу он поручил заказать гроб.

— Представляете, там еще два трупа! — неожиданно для себя сказал Тамаз инженеру. Ему казалось, что он должен что-то сказать.

— Вы удивлены? — рассмеялся инженер. — Тбилиси — огромный город. В больших городах скоро естественную смерть станут считать неестественной.

Отар по-прежнему стоял, заложив руки в карманы и не произнося ни слова. Тамаз заметил, что они с Отаром держались гораздо спокойнее всех остальных, еще не видевших трупа погибшего Важа Лагидзе.

2

Машина остановилась у мастерской похоронных принадлежностей на задах Кукийского кладбища. Первое, что услышал Тамаз Яшвили, был вальс Штрауса, доносящийся из мастерской.

Тамазу не хотелось заходить туда, но, чувствуя неловкость перед Отаром, вылез из машины.

Мастерская была заставлена гробами. Тамаз по привычке тут же пересчитал их — шестьдесят семь. На некоторых указаны имена и фамилии.

Танцевальную мелодию сменила спортивная передача. Прибитый к стене уличный репродуктор ревел во всю мощь.

Отар побежал искать директора. Тамаз остался один.

Вдруг гробовщики захлопали в ладоши, крики радости огласили помещение.

— Что случилось? — растерянно спросил Тамаз.

— Нона выиграла! — ответил ему один, высоко поднимая большой палец.

На похоронах Тамазу обычно бывало не по себе. Его бросало в дрожь от одного вида гробовой крышки, выставленной в подъезде. А тут, среди шестидесяти семи гробов, он был поразительно спокоен. Более того, внезапное веселье в мастерской вызвало у него улыбку.

За пять минут до их прихода в мастерской начался обеденный перерыв. Часть рабочих куда-то ушли, но большинство оставались на местах. Гробовщики, покрутив в ладонях и встряхнув бутылки с кефиром, садились на гробы и с аппетитом приступали к еде. Уплетая хлеб с колбасой, они играли в шашки на куске фанеры, расчерченной углем.

Гробы, равно как и могилы, существенно отличаются друг от друга. Одним предназначались капитальные домовины, вытесанные из дубового ствола, другим — гробы попроще, буковые, обитые черной тканью, третьим — совсем простые, сосновые и еловые, выкрашенные краской. Все это имеет важное значение для близких покойного, для родственников, соседей, доброжелателей и врагов, и никакого — для самого усопшего.

Большая часть гробов была изготовлена впрок, без заказа. Сколачивали их, исходя из среднего роста граждан. Некоторый лишек не имеет никакого значения для будущего вечного их обитателя. Да, люди ходят по улицам и на службу, планируют что-то, строят дачи, готовятся к путешествиям, грозятся стереть кого-то с лица земли, кому-то сулят золотые горы, им и в голову не приходит, что гробы для них уже сколочены и прислонены к стене или на них верхом сидят мастеровые и с аппетитом уплетают за обе щеки.

Тамаза охватило отвратительное чувство бренности человеческой жизни. Он повернулся и вышел. Не дожидаясь Отара, сел в машину. Шофера не было, видимо, отдыхал где-то в тени. Кузов машины раскалился на солнце, сидеть в ней было невозможно. Тамаз вылез, заметил неподалеку дерево и направился к нему. Около дерева он увидел мальчика с духовым ружьем, который, присев, караулил птиц. Напряжение мальчика невольно передалось и Тамазу. Боясь испортить «охоту», он замер на месте, не чувствуя, что остановился на самом солнцепеке.

— Уже целый час вот так подстерегает! — донесся до Тамаза знакомый, хриплый голос. Тамаз обернулся — перед ним стоял грязный, приземистый мужчина, тот самый, что повстречался ему жуткой ночью на безлюдной улице. Гнилые редкие зубы. Злой блеск глаз. Старые ботинки. Тамаз сразу услышал ровное поцокивание железных подковок.