Гнезда русской культуры (кружок и семья) - [147]
Или в другом письме, к родным (от 29 / 17 октября 1837 года), Станкевич, между прочим, спрашивает: «Где Аксаков? – или заснул магнетическим сном?» Белинский почти в то же самое время, 21 июня 1837 года, писал Константину из Пятигорска: «Мечтай, фантазируй, восхищайся, трогайся, только забудь о двух нелепых вещах, которые тебя губят – магнетизме и фантастизме. Это глупые вещи». И в заключение письма Белинский, между прочим, вспоминал о родителях Константина: «Мое почтение Сергею Тимофеевичу и Ольге Семеновне».
Получилось так, что в споре о «существовании» Аксаков-старший оказался ближе не к своему сыну, а к его товарищам по кружку, хотя он вовсе не разделял все их философские убеждения.
Константин же, как и его товарищи, вдохновлялся интересом к сложным философским проблемам бытия и сознания, но в своем увлечении он впадал в крайности и прямолинейность и невольно вызывал отпор у самих своих друзей. Таков уж характер Константина.
Вернемся к его переписке с Машенькой.
Ни слова не было сказано ими о взаимном чувстве, не произносилось и само слово «любовь», но обоим было ясно, какие переживания наполняют их сердца и все сильнее и сильнее проникают в их письма…
Популярный жанр того времени – роман в письмах, представленный и «Клариссой» С. Ричардсона, и «Юлией, или Новой Элоизой» Ж.-Ж. Руссо, и другими сочинениями, над которыми обливались слезами читатели обоего пола, – не был явлением только литературным. И в жизни то и дело возникали и развивались подлинные романы в письмах…
Константину и Маше было ясно и то, что их отношения не имеют будущего, что на их пути непреодолимые преграды – принятые узаконения и религиозные запреты. В обществе еще хорошо помнили историю отношений В. А. Жуковского и его племянницы, кстати тоже Маши, Маши Протасовой, – историю, превратившуюся в долгое и мучительное расставание любящих. И это добавляло грусти и без того уже достаточно безотрадному тону переписки Константина и Маши. В одном из писем Аксаков просит Машу не забывать «о странном бедном двоюродном брате вашем Костиньке». Называя себя «двоюродным братом», он дает понять, что ничуть не заблуждается и помнит о разделяющей их дистанции. А определение «странный бедный» – автохарактеристика собственного поведения и невольная жалоба на судьбу: не под счастливой звездой довелось ему встретиться с девушкой.
Развязка наступила еще быстрее, чем они ожидали.
Родители Маши давно с тревогой следили за развитием ее отношений с Константином, и наконец Надежда Тимофеевна решила направить племяннику письмо (датируется 1837 годом):
«Милый мой Костинька, прошу тебя, мой друг сердечный, не наполнять голову Машеньки мечтательностию и слишком разогревать ее чувства. Я тебя, мой друг сердечный, предупреждаю, что если в котором письме этого много будет, то и письма не отдам – эта мечтательность ни к чему доброму девушку не ведет и делает ее на всю жизнь несчастливою, да и вообще люди, которые слишком этому предаются, всегда скучают, все обыкновенное им кажется слишком ничтожным, слишком скучным… Они ждут неземного, воображаемого. Я и дяденька совершенно против этого. Итак, мой друг сердечный, прошу тебя, перемени твой тон писем. Мы не можем это допустить, это может сделать несчастие Машеньке, и если ты истинно ее любишь, то не должен разрушать ее спокойствие»[35].
«Дяденька», то есть Григорий Иванович Карташевский, тоже высказал свое мнение Константину: «…не давайте ей такой пищи, которой слабый ее желудок не сварит. Куда возиться ей с метафизическими понятиями о времени, о существовании и проч… Женщина рождена более для спокойного семейного круга: в нем все ее счастие»[36].
Хотя и Надежда Тимофеевна, и Григорий Иванович требовали лишь переменить «тон», Константину было ясно, что речь идет о прекращении переписки. А это было равносильно чуть ли не прекращению отношений вообще. И Константин с мучительным напряжением стал приучать себя не думать о Маше.
Глава пятнадцатая
Пора отъездов и разлук
Между тем в семействе Аксаковых подрастали младшие сыновья, и нужно было определить их жизненную дорогу. Григория и Ивана решили отдать не в Московский университет, как в свое время Константина, а в Петербургское училище правоведения.
В начале 1836 года Сергей Тимофеевич отправился в Петербург вместе с Григорием и Константином (именно в эти недели петербургской жизни Константин встречался с Машей Карташевской, что повлекло за собой оживление их переписки).
По приезде в Петербург Сергей Тимофеевич дал волю своей давней неприязни к столичному городу, почти сплошь состоящему, как он говорил, «из казарм и присутственных мест, из солдат и чиновников». Не лежала душа его и к «воспитательным и учебным заведениям» Петербурга, но мысль о будущем сына заставила примириться с создавшимся положением. Сергей Тимофеевич надеялся, что Григорий сумеет извлечь все лучшее из петербургского образования, а худшее будет преодолено силою семейного влияния и взаимной поддержки. «Дети мои были связаны такими крепкими узами семейной любви, – писал Аксаков, – что я не боялся вредного впечатления, систематически губительного петербургского воспитания…»
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Диалог с Чацким» — так назван один из очерков в сборнике. Здесь точно найден лейтмотив всей книги. Грани темы разнообразны. Иногда интереснее самый ранний этап — в многолетнем и непростом диалоге с читающей Россией создавались и «Мертвые души», и «Былое и думы». А отголоски образа «Бедной Лизы» прослежены почти через два века, во всех Лизаветах русской, а отчасти и советской литературы. Звучит многоголосый хор откликов на «Кому на Руси жить хорошо». Неисчислимы и противоречивы отражения «Пиковой дамы» в русской культуре.
В книгу включены материалы, дающие целостное представление о развитии литературы и филологической мысли в XX в. в России, странах Европы, Северной и Латинской Америки, Австралии, Азии, Африки. Авторы уделяют внимание максимально широкому кругу направлений развития литературы этого времени, привлекая материалы, не включавшиеся ранее в книги и учебники по мировой художественной культуре.Для учителей мировой художественной культуры, литературы, старшеклассников, студентов гуманитарных факультетов средних специальных и высших учебных заведений, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей культуры.Рукопись одобрена на заседании Ученого совета Института художественного образования Российской академии образования 12 декабря 2006 г., протокол № 9.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».