Гнезда русской культуры (кружок и семья) - [148]
После успешно выдержанного Григорием вступительного экзамена отпраздновали его именины. А потом пришла пора прощания: Сергею Тимофеевичу надлежало возвратиться домой (Константин уехал раньше), Грише – несколько лет жить в чужом городе. В семье Аксаковых это была первая долгая разлука, и юноша переживал ее трудно и мучительно.
«Только при расставании, – рассказывает Сергей Тимофеевич, – узнал я всю силу Гришиной любви ко мне и семейству, которого я был тогда единственным представителем. Никогда не забуду я его глаз, устремленных на меня с любовью и тоскою наступающей разлуки…»
Через два года, в начале 1838 года, история повторилась: Сергей Тимофеевич привез в Петербург для поступления в Училище правоведения третьего сына – Ивана.
А еще через несколько месяцев, летом того же года, кров родительского дома покидал Константин, отправлявшийся в длительный заграничный вояж. Это было, кстати, первое заграничное путешествие, предпринятое членом аксаковского семейства.
Константин подумывал о таком путешествии давно, еще в бытность студентом:
В ту пору побудительные мотивы путешествия были чисто образовательные и, так сказать, воспитательные: Аксакову хотелось повидать страну, из которой исходил свет новейшего романтизма, посетить музеи, картинные галереи, поклониться родине незабвенного Шиллера.
Теперь эти мотивы осложнились другим смутным чувством. Один из дореволюционных исследователей Г. Князев, явно со слов Ольги Григорьевны, племянницы Константина Сергеевича, сохранившей его письма периода заграничного путешествия, писал: «Поводом к этой поездке в чужие края была потребность несколько рассеяться в тяжелом душевном состоянии вследствие безнадежной любви к девушке, бывшей в родстве с семьей Аксаковых». Собственно, это ясно и из слов самого Константина. В одном из писем с дороги (из Риги) он говорит, что едет за границу: «чтобы найти там успокоение, чтобы выйти из тяжелого состояния, в котором я находился в Москве, начать заниматься…».
Константин бежал от тоски, от смятенности и подавленности чувств, он хотел восстановить душевное равновесие, вновь обрести жажду знаний и творчества. «Целый век свой буду я стремиться разрешить божественные тайны…»
Путь в Германию пролегал через Петербург, а значит, предстояла встреча с Машей.
Константин несколько дней жил у Карташевских.
Виделся с Надеждиным, который недавно вернулся из УстьСысольска и Вологды, куда он был выслан за то, что напечатал в своем «Телескопе» «Философическое письмо» Чаадаева.
Надеждин познакомил Константина с редактором «Литературных прибавлений…» А. А. Краевским и с Иваном Панаевым.
Начинающий петербургский писатель, он был сыном Ивана Ивановича Панаева, представителя большого литературного семейства, первого лирика Казанского университета, старинного приятеля Сергея Тимофеевича. Теперь уже знакомились дети, завязывались дружеские отношения в новом поколении обоих семейств.
Иван Панаев рассказывает, как проходила их первая встреча с Константином:
«После объятий и крепких рукопожатий я спросил его:
– Надолго ли к нам, Константин Сергеевич?
– Нет, нет, – отвечал он, – зачем мне оставаться здесь? Вы знаете, что мне противен ваш Петербург… Я послезавтра уезжаю за границу. Мне просто душно здесь. Ваш Петербург… точно громадная казарма, вытянутая в струнку. Этот гранит, эти мосты с цепями, этот беспрестанный барабанный бой… Лица какие-то нерусские… Болоты, немцы и чухна кругом».
Неприязнь Константина к Петербургу была фамильная. Он даже повторял некоторые слова и фразы Сергея Тимофеевича.
Далее Иван Панаев рассказывает:
«Как будто для того, чтоб забыться, отвлечь свое внимание от всего этого, он начал смотреть вверх, на небо. Небо было ясно, одна только небольшая тучка пробегала по синеве… Аксаков схватил меня за руку, остановился и начал с жаром декламировать:
Он продекламировал мне все стихотворение, не замечая ничего и никого, и около нас уже образовалась толпа с ироническими улыбками.
Когда я обратил на это внимание Аксакова, Аксаков печально покачал головой.
– Я забыл, – сказал он, – я думал, что я в Москве. У нас нисколько не кажется странным, если человеку вздумается прочесть стихотворение, идя по улице…
И он продолжал на эту тему, прибавив в заключение:
– Бога ради, извините, может быть, я скомпрометировал вас».
Но Иван Панаев ничуть не был шокирован. Он испытывал симпатию к своему новому знакомому со всеми его странностями и чудачеством.
Вскоре после встречи Панаев сообщил Белинскому в Москву об Аксакове: «Признаюсь, он меня чрезвычайно утешил девственною чистотою своих мыслей и этою горячею преданностию к искусству. Смотря на него, я вздохнул и подумал: „В Петербурге нет таких юношей!”» Белинский отвечал И. Панаеву: «Рад, что вам понравился Аксаков. Это душа чистая, девственная и человек с дарованием».
Константин выехал из Петербурга 16 июня 1838 года дилижансом. Провожали его Иван Аксаков, Надеждин, Григорий Иванович и Надежда Тимофеевна Карташевские и их старший сын Александр.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Диалог с Чацким» — так назван один из очерков в сборнике. Здесь точно найден лейтмотив всей книги. Грани темы разнообразны. Иногда интереснее самый ранний этап — в многолетнем и непростом диалоге с читающей Россией создавались и «Мертвые души», и «Былое и думы». А отголоски образа «Бедной Лизы» прослежены почти через два века, во всех Лизаветах русской, а отчасти и советской литературы. Звучит многоголосый хор откликов на «Кому на Руси жить хорошо». Неисчислимы и противоречивы отражения «Пиковой дамы» в русской культуре.
В книгу включены материалы, дающие целостное представление о развитии литературы и филологической мысли в XX в. в России, странах Европы, Северной и Латинской Америки, Австралии, Азии, Африки. Авторы уделяют внимание максимально широкому кругу направлений развития литературы этого времени, привлекая материалы, не включавшиеся ранее в книги и учебники по мировой художественной культуре.Для учителей мировой художественной культуры, литературы, старшеклассников, студентов гуманитарных факультетов средних специальных и высших учебных заведений, а также для широкого круга читателей, интересующихся историей культуры.Рукопись одобрена на заседании Ученого совета Института художественного образования Российской академии образования 12 декабря 2006 г., протокол № 9.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Рецензия – первый и единственный отклик Белинского на творчество Г.-Х. Андерсена. Роман «Импровизатор» (1835) был первым произведением Андерсена, переведенным на русский язык. Перевод был осуществлен по инициативе Я. К. Грота его сестрой Р. К. Грот и первоначально публиковался в журнале «Современник» за 1844 г. Как видно из рецензии, Андерсен-сказочник Белинскому еще не был известен; расцвет этого жанра в творчестве писателя падает на конец 1830 – начало 1840-х гг. Что касается романа «Импровизатор», то он не выходил за рамки традиционно-романтического произведения с довольно бесцветным героем в центре, с характерными натяжками в ведении сюжета.
«Кальян» есть вторая книжка стихотворений г. Полежаева, много уступающая в достоинстве первой. Но и в «Кальяне» еще блестят местами искорки прекрасного таланта г. Полежаева, не говоря уже о том, что он еще не разучился владеть стихом…».
«…Итак, желаем нашему поэту не успеха, потому что в успехе мы не сомневаемся, а терпения, потому что классический род очень тяжелый и скучный. Смотря по роду и духу своих стихотворений, г. Эврипидин будет подписываться под ними разными именами, но с удержанием имени «Эврипидина», потому что, несмотря на всё разнообразие его таланта, главный его элемент есть драматический; а собственное его имя останется до времени тайною для нашей публики…».
Рецензия входит в ряд полемических выступлений Белинского в борьбе вокруг литературного наследия Лермонтова. Основным объектом критики являются здесь отзывы о Лермонтове О. И. Сенковского, который в «Библиотеке для чтения» неоднократно пытался принизить значение творчества Лермонтова и дискредитировать суждения о нем «Отечественных записок». Продолжением этой борьбы в статье «Русская литература в 1844 году» явилось высмеивание нового отзыва Сенковского, рецензии его на ч. IV «Стихотворений М. Лермонтова».
«О «Сельском чтении» нечего больше сказать, как только, что его первая книжка выходит уже четвертым изданием и что до сих пор напечатано семнадцать тысяч. Это теперь классическая книга для чтения простолюдинам. Странно только, что по примеру ее вышло много книг в этом роде, и не было ни одной, которая бы не была положительно дурна и нелепа…».
«Имя Борнса досел? было неизв?стно въ нашей Литтератур?. Г. Козловъ первый знакомитъ Русскую публику съ симъ зам?чательнымъ поэтомъ. Прежде нежели скажемъ свое мн?ніе о семъ новомъ перевод? нашего П?вца, постараемся познакомить читателей нашихъ съ сельскимъ Поэтомъ Шотландіи, однимъ изъ т?хъ феноменовъ, которыхъ явленіе можно уподобишь молніи на вершинахъ пустынныхъ горъ…».