Гнев. История одной жизни. Книга вторая - [6]

В природе все ликует, а для нас настал тяжелый час... Мы прощаемся. Каждый из нас молча поднимает над головой сжатую в кулак руку и трогает поводья.

Вскоре я, Мирза-Мамед, Ахмед, Аббас и Рамо спускаемся по крутой тропе в Джеристантскую долину.

Там, внизу, изумрудный ковер трав, раскидистые кусты. Эта долина на весь Хорасан славится стройными и красивыми косулями. В густых зарослях дикого инжира и ежевики звенит, прыгает с камешка на камешек звонкий и чистый горный ручеек. Жадно припадаем к нему. Вода — зубы ломит. Напоив лошадей и умывшись, созвали совет: что делать дальше, куда держать путь?..

— Нам нужно поесть и отдохнуть, — говорю я.— Иначе мы скоро свалимся с коней. Да и лошадям передохнуть не мешает.

— Какой отдых? — ворчит Рамо.— И что ты предлагаешь на завтрак? Башмаки или портянки?

Ахмед хохочет, а Аббас язвит:

— Разве шашлык из мяса джейрана — еда? Нам бы с Рамо — боджнурдских ягнят...

Смех проносится по всей нашей «дивизии». Даже Рамо не может удержаться от смеха, но и сдаваться он не собирается.

— Похоже, что тут ждали нашего визита. Косули хотят, чтобы доблестный Аббас выбирал себе самую молодую и жирную.

— Посмотрим!— горячится Аббас.— Успеешь ли ты Рамо, развести костер к моему приходу?.. Стрелять я, кажется, умею. — Он взял ружье и скрылся в кустах. Мы стреножили лошадей, сняли седла и принялись раскладывать костер.

Тонкой голубой струйкой вьется дымок, потрескивают, сучья в огне. Лучший отдых, чем этот — у костра, на лужайке — трудно себе вообразить. Вершины гор ярко залиты солнцем, а здесь, внизу, полумрак и прохлада.

«Ба-бах!» — гремит где-то выстрел. Его подхватывает эхо и долго носит в горах.

— Рамо, — смеется Мирза-Мамед, — поторапливайся. Аббас, кажется, не шутит, бьет дичь, а у тебя костер еле теплится!

- Эй, несите сухих веток! — спохватился Рамо и бросил в костер охапку сушняка. За этим и застал его Аббас, бросав на траву молодую косулю.

Засучив рукава мы с Ахмедом принялись разделывать добычу.

Вскоре все пятеро подбрасывали с ладони на ладонь душистые кусочки молодого жареного мяса, пробовали... Шашлык был недожаренным, но нам казался вкуснее знаменитого боджнурдского.

Позавтракав, разлеглись на траве у ручья, подложив под головы седла.

— Друзья, — говорит настороженно Мирза-Мамед, — нам нужно как следует отдохнуть. Но чтобы не случилось чего... Чтобы не перебили нас сонных, как туртушек, нужно поочередно дежурить. Первым будет...

— Я! — в один голос выкрикнули мы с Ахмедом.

— Хорошо,— соглашается Мирза-Мамед.— Стой на часах пока ты, Гусейнкули. Как младший среди нас.

И вот уж «дивизия» спит. Безмятежно похрапывает Рамо, что-то бормочет Аббас, чему-то улыбается во сне Мирза-Мамед. Мирно пощипывают траву лошади. Я все вижу. Опустившись на траву, наблюдаю за говорливыми струйками ручья и думаю... о Парвин. Я могу думать о ней часами, даже годами, десятилетиями... И я витаю мыслями в облаках. Но вот проснулся Ахмед. Подошла моя очередь спать.

Разбудил нас Аббас. Он вдруг запел одну из своих озорных песен, знает которых великое множество.

— Глотка у тебя, джигит, луженая! — потягиваясь и сладко позевывая бормочет Рамо. — Тебя бы только к нам в кишлак на минарет. Орал бы там за милую душу!

— Проснись, медведь! — трясет его Аббас. — Проспишь всю жизнь. Оглянуться не успеешь, как в старика превратишься.

Приближается вечер. Лошади стоят, понурив головы, часто всхрапывают и со свистом хлещут себя по бокам хвостами.

— Будет дождь, — подняв над головой руку и выставив на ветерок ладонь, говорит Ахмед.

— Что, дождливый сон видел? — смеется Рамо.

— Эх ты, голова!— огрызается Ахмед.— Посмотри на лошадей. Их донимает мошкара. Этой твари всегда много перед дождем.

— Похоже на дождь, — соглашается с ним Мирза-Мамед, — поэтому нужно побыстрей отправляться в путь.

Джеристанская долина утонула в густых, плотных сумерках. Мы продвигаемся гуськом по каменистой, узкой тропе. Накрапывает дождь. Мелкий, нудный, затяжной. Держим путь к небольшому селению Навди, в котором живет дальняя родственница Ахмеда. У нее мы и решили провести следующий день. Опасно бродить в горах; наверняка нас уже ищут.

Под утро въехали в единственную, но довольно широкую улицу селения. По обе стороны ее бравыми солдатами выстроились стройные чинары. С злобным лаем нас встретили собаки. Они выскакивали со всех сторон, неотступно бежали за нами. К счастью, родственники Ахмеда жили почти на окраине, так что всех собак Навди поднять на ноги мы не успели.

Постучали висячим молоточком в широкие ворота. Выходит богатырского сложения мужчина — хозяин дома. Он пристально всматривается в наши лица, узнает Ахмеда и, распахнув ворота, приглашает нас во двор.

— Хун пер вохер, хатен!.. Добро пожаловать! Какими судьбами, Ахмед-джан?

Через минуту уже весь дом на ногах. Нам готовят завтрак.

Ахмед коротко рассказывает хозяину о нашем бедственном положении и просит укрыть на день.

— Что за разговоры!— гудит бородатый великан.— Можете жить у меня целый год... Мой дом — ваш дом.

— А далеко ли отсюда селение Ходжан? — спросил хозяина за завтраком Мирза-Мамед.

— Ходжан? Это — за Джаджом. Фарсахов пять-шесть. Никак не больше, — объяснил бородач.— Ночи сейчас длинные... К утру без особого труда доберетесь.