Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [107]

Скоро дом. Ещё несколько поворотов тропы — и откроется Орлиное гнездо. Два спутника молча едут за Ильгаром. Им он обязан жизнью.

Когда басмачи обстреляли санитарный поезд, в котором тяжело раненный Ильгар возвращался с фронта, и стали преследовать поезд, кондуктор отцепил последний вагон. Паровоз, выпустив клубы пара и дыма, ушёл вперёд, набирая скорость. Басмачи яростно набросились на единственный вагон, решив на нём выместить свою злобу. Курбаши приказал:

— Всех вырезать, одежду, ценные вещи, продовольствие вынести, вагон сжечь!

Они рассчитывали на поживу, но обманулись. В последний вагон сносили мертвецов, это был морг на колёсах. Сюда принесли и потерявшего сознание Ильгара.

Когда он открыл глаза, то увидел склонившихся над ним двух басмачей. В одном он узнал молодого нукера бека Дотхо. Чуть шевеля пересохшими губами, Ильгар произнёс:

— Скажи кузнецу, мудрецу Поршнифа, Машрабу…

Голос прервался, глаза закрылись…

Басмачи зашептались:

— Говорю, наш…

— Откуда тут наши? Только мы двое. Смотри, он снова открыл глаза.

— Кто ты?

— Ильгар, приёмный сын Машраба…

— Сын пастуха! Давай вытащим.

Тем временем возвратилась из бесполезной погони вся банда.

— Чего расселись?! — крикнул курбаши. — Прикончите — да на коней. Уходить пора, со станции солдат пришлют.

Поршнифцы сидели, не трогаясь с места, и с сочувствием смотрели на больного…

— Что? Жаль? Не можете? — Он выхватил шашку. — Подвинься, я научу вас делу…

Молодой нукер закричал:

— Уходи! Это брат мой…

— Вот умрёт, похороним и догоним вас, — примиряюще объяснил другой.

Всадник опустил шашку, сплюнул:

— Брат… Кто знал. Дураки, вас сейчас голыми руками заберут красные. — Он хлестнул коня, и вся банда поскакала на север.

Нукер свистом позвал кобылицу, вытащил из хурджуна деревянную чашку, стал доить. Кобылица стояла спокойно. Два дня тому назад курбаши, увидев в отряде жеребёнка, приказал зарезать его. Жалко было нукеру игривого, ласкового малютку. Под угрозой была и кобылица. Неотсосанное молоко могло погубить животное. Какой-то старик посоветовал доить кобылицу три раза в сутки.

Нукер напоил Ильгара молоком. Тот ожил.

— Спасибо, братья.

Басмачи грустно посмотрели на юношу:

— Что будем делать с тобой, Ильгар?

— Бросьте! Я не могу рукой пошевелить…

— Нет, так не годится. Ов-ва! А мы эту штуку приладим к нашим коням и отвезём тебя к Машрабу. — сказал бывший нукер, показывая на санитарные носилки.

Ильгар спросил:

— А басмачи?

— Пусть подохнут. Только дехкан грабят да режут, а красных увидят — удирают.

Так, в носилках, везли больного целый месяц. Кобылица кормила Ильгара, в кишлаках варили суп, заправленный мукой и кислым молоком. Молодой организм справился с болезнью. Через пять недель Ильгар мог ехать верхом. Случай подарил ему коня. Как-то возле ущелья путники услышали треск выстрелов, крики… Они затаились в кустарнике среди валунов, ожидая конца схватки. Скоро шум битвы стих, а в ущелье влетел испуганный конь. Нукеры поймали его. В тороках нашли продовольствие и комплект новой одежды. Облачившись в чистое бельё и шёлковый халат, Ильгар усмехнулся:

— Чем не басмач. Только сапог нет, босой…

Чем дальше углублялись путники в горы, тем меньше встречали людей. Их окружала природа в своём первозданном величии. Питались дичью. Пили кристальную воду из горных источников.

Вот и последний поворот. Сверху посыпались камешки. Ильгар, натянув поводья, поднял голову. Там, среди кустарника, козьей тропой карабкалась девушка в красном платье.

Ильгар шутливо крикнул:

— Эй, девушка, куда спешишь? Свалишься — коня испугаешь.

Она спряталась за куст, выглянула, высунула язык и звонко крикнула:

— Джигит! Голые пятки. От врага бежал — сапоги потерял… — Юркнув за камни, она исчезла.

— Вот так колючка! — удивился Ильгар.

Спутники засмеялись.

— Это Банат. Огонь-девка. Стреляет без промаха. На коне скачет лучше джигита. Никому спуска не даёт. Только Машраба слушается.

— Машраба?

— Да. Дочка его.

Подъехали к Орлиному гнезду. На выступе, как изваяние, высился всадник. "Видно, война и революция не коснулись наших мест", — подумал Ильгар. Но он ошибся.

Когда всадники остановились возле маленького, но добротно построенного и выбеленного домика, из двери вышел старик могучего сложения. Не успел он произнести приветствия, как спешившийся Ильгар с возгласом "дядя!" кинулся ему в объятия.

— Хо-хо! — зарокотал кузнец. — Вернулся домой, перепел…

Выбежавшая Масуда всплеснула руками:

— Сынок, вернулся… — и, прижимая к груди голову Ильгара, заплакала.

— Ну-ну, будет, старая. Женщины всегда так, надо смеяться — они плачут. Надо плакать — они смеются. Лучше пошли Банат за Сулейманом.

— А где Сулейман? — спросил Ильгар.

— Смотри повыше, вон на тот уступ. Это гнездо нашего мудрого кумая. Не хочет он жить среди людей… Выстроил себе келью и живёт.

Ильгар долго всматривался в даль, наконец разглядел маленькую постройку, прильнувшую к уступу скалы. На пороге, освещённый солнцем, сидел худощавый старик с небольшой седой бородкой. У ног его, охватив колени руками, сидела девушка в красном платье. Старик слушал её, а сам внимательно смотрел в сторону афганского берега. Потом встал, вынул из-под притолоки маленький предмет и, уловив солнечный луч, послал его в сторону всадника, сторожившего границу. Луч скользнул по щеке и перебежал на руку. Сторожевой посмотрел на скалу. Старик махнул белым платком три раза. Потом спрятал зеркальце, которым сигналил, и, опираясь на плечо девушки, начал медленно спускаться вниз.