Гнёт. Книга вторая. В битве великой - [109]
Затрубили карнаи, загрохотали барабаны, и отряды двинулись к реке. Переправа прошла быстро, без препятствий. Через час всадники уже выстроились на другом берегу. Дотхо занял место впереди колонны и повёл её в ущелье. Басмачи шли красуясь, как на параде.
Но вот в закатной тишине раздался громоподобный голос:
— Стой, бек! Ты пришёл за своей смертью.
При первых словах Дотхо машинально затянул повод, и выученный конь замер как вкопанный. Бек поднял голову и увидел на уступе скалы могучую фигуру кузнеца. Он стоял у огромного камня, взяв на прицел ружьё. Бек махнул шашкой, и тотчас двадцать человек из его охраны спустили курки. Двадцать пуль, ударившись о тысячелетний валун, сплющенные, отскочили.
— Моя пуля вернее твоих… Получай, собака!
Не успел прозвучать выстрел, как бек, покачнувшись, рухнул с седла.
Следом грянул выстрел с другой стороны и снял Ахмет-Джана. Это был сигнал. Грохнул залп, застрочили пулемёты. Растерявшиеся басмачи бросились вперёд в надежде прорваться, но в узком месте на них обрушилась каменная лавина. Это женщины, руководимые Банат, заранее расставив глыбы, сбрасывали их на головы врагов. Уцелевших расстреливали охотники.
Хвост колонны повернул назад, к переправе, но из зарослей на них ринулись пограничники. Обнажённые клинки мелькнули в воздухе, началась рукопашная схватка. Басмачи дрались озверело, стремясь пробиться к берегу.
Из гущи сражения на взмыленном коне выскочил чубатый казак и, бросившись к причалу, стал рубить канаты. Медленно, как бы нехотя, отходили каюки от берега, но, попав в струю, поплыли быстро вниз.
Басмачи с воем окружили смельчака, занесли над ним клинки. Он отбивался из последних сил. Но в этот момент на выручку примчался Ильгар с товарищами. Они отогнали басмачей и подхватили израненного казака. Тот холодеющими губами произнёс:
— Я искупил свою вину… Скажи ребятам…
В этом году загостилась в Ташкенте ясная туркестанская осень. Настал октябрь, а кругом густая зелень, цветы… Правда, кое-где загорались янтарём пожелтевшие листья, пронизанные лучами солнца. Иногда налетал утренний или предвечерний ветерок, начинался весёлый листопад. Кружились в воздухе листья и легко опускались на сухую осеннюю землю…
Ронин задумчиво глядел на посыпанные песком, чисто подметённые дорожки сада. Следил за полётом лёгких беззвучных листьев.
Послышался скрип ворот. Ронин повернул голову: Арип аккуратно задвинул жердь, которой плотно закрывались деревянные створки, осмотрел концы, крепко ли залегли в скобы, и, повернувшись, зашагал по широкой аллее к террасе.
"Как он постарел, борода почти белая"… — подумал Ронин.
— О-ёй, тюряджан, зачем такой сердит? — по-русски спросил Арип, подходя к ступенькам террасы.
— Нет, не сердит… Вспомнил молодость, хорошее было время.
— Хе!.. А теперь время стало лучше! — перешёл Арип на родной язык. — Вот повёз мой Хайдар на арбе твою дочь и внуков. Это наша молодость.
— Прав ты, дружище. Вот я и переживаю. На два дня уехала Анка с детьми к Глуховым в Троицксе. А я буду один. Ты вот спешишь в союз, а я сиди дома.
— Зачем дома? Иди к Шумилову, к Аристарху.
— Вчера был, а нога-то опять разболелась. Буду парить, а потом опять лягу. Спасибо, что навестил. Ну иди в свой союз, а то опоздаешь. Хорошо придумали эту военную подготовку. С винтовками обращаться уже умеете?
— Учимся.
Простившись, Арип вышел через маленькую калитку. В доме воцарилась тишина.
Ронин вернулся в свою комнату, сел за прерванную работу — составление плана народного образования в сельской местности. Это было задание партийного комитета. Хотелось выполнить его хорошо, предусмотреть все возможности. За делом не заметил, как прошли часы. День угасал. Утомлённый, но довольный, он встал из-за письменного стола, подошёл к открытому окну, раскинул руки, потянулся и вдохнул аромат роз, доцветающих возле террасы.
Розы… Вот такие пышные стояли на столе, когда пришла к нему Лада. Сердце защемило тоской. Нахлынули воспоминания, припомнились встречи…
В закатной тишине проплыл какой-то странно волнующий звук. Точно стон оборванной струны. Прислушавшись, понял — откуда-то издалека доносился звон колокола. Это остаток прошлого. Маленькая церквушка призывала верующих к вечерней молитве. Звон жалобный, грустный плыл и плыл, напоминая что-то далёкое, близкое сердцу.
И вот где-то глубоко в памяти возник и зазвучал мотив любимой песни. "А ведь я давно не пел, пожалуй, и голос уже пропал…" Открыл гардину, взглянул на позолоченные солнцем вершины деревьев, на синее осеннее небо и тихо запел:
Пел и вспоминал Наташу. Она любила слушать эту песню в часы заката.
Давно её нет, милой Наташи… А юная погибшая Лада…
Сердце замирало и ныло от боли… Наташа… Лада… Обеих унесла безжалостная смерть.
Он оборвал песню. Слух уловил рыданья. Опустил глаза и замер. В багряных листьях дикого винограда, обвивающего колонны террасы, стояла Лада. Бледная, худая, она широко открытыми глазами смотрела на Ронина.
Встреча с Максимом Горьким, воспоминание о комсомольской юности Гафура Гуляма, Первый съезд женщин Узбекистана, худжум и другие события и люди, о которых рассказывает А. В. Алматинская в новой книге, раскрывают историю борьбы за утверждение Советской власти, за воплощение в жизнь идей В. И. Ленина. В центре внимания писательницы — судьба узбекской женщины, сбросившей паранджу, вступившей на путь новой жизни.
Роман Вениамина Шалагинова рассказывает о крахе колчаковщины в Сибири. В центре повествования — образ юной Ольги Батышевой, революционерки-подпольщицы с партийной кличкой «Кафа», приговоренной колчаковцами к смертной казни.
В книгу члена Российского союза писателей, военного пенсионера Валерия Старовойтова вошли три рассказа и одна повесть, и это не случайно. Слова русского адмирала С.О. Макарова «Помни войну» на мемориальной плите родного Тихоокеанского ВВМУ для томского автора, капитана второго ранга в отставке, не просто слова, а назидание потомкам, которые он оставляет на страницах этой книги. Повесть «Восставшие в аду» посвящена самому крупному восстанию против советской власти на территории Западно-Сибирского края (август-сентябрь 1931 года), на малой родине писателя, в Бакчарском районе Томской области.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Роман «Коронованный рыцарь» переносит нас в недолгое царствование императора Павла, отмеченное водворением в России орденов мальтийских рыцарей и иезуитов, внесших хитросплетения политической игры в и без того сложные отношения вокруг трона. .
Фронтовики — удивительные люди! Пройдя рядом со смертью, они приобрели исключительную стойкость к невзгодам и постоянную готовность прийти на помощь, несмотря на возраст и болезни. В их письмах иногда были воспоминания о фронтовых буднях или случаях необычных. Эти события военного времени изложены в рассказах почти дословно.
Эти сказки написаны по мотивам мифов и преданий аборигенных народов, с незапамятных времён живущих на морских побережьях. Одни из них почти в точности повторяют древний сюжет, в других сохранилась лишь идея, но все они объединены основной мыслью первобытного мировоззрения: не человек хозяин мира, он лишь равный среди других существ, имеющих одинаковые права на жизнь. И брать от природы можно не больше, чем необходимо для выживания.