Глухая орбита вечности - [20]

— Все в норме!

Протянулись долгие секунды и почти одновременно цепочки огоньков побежали по приборной шкале. Это было почти незаметно для неопытного глаза, но у Манаева мгновенно возник неприятный внутренний холодок. Он скосил глаза на штурмана. Шумский сосредоточенно тер переносицу, не отрываясь от приборного щитка.

— Старый волк,— с теплым чувством подумал Геннадий Петрович,— за семь парсек чует неприятности.

Но двигатели тянули ровно, и внимание штурмана переключилось на стремительно уходящую из-под корабля поверхность планеты. Скорость падала. Впереди замаячило степное плато. Чтобы подбодрить штурмана, капитан поднял большой палец вверх и...

Полыхнул алым светом сигнал опасности. Через секунду Манаев уже понял в чем дело: отказал третий основной двигатель.

— Первый малый, нечетные полный!

Тонкие пальцы штурмана сыграли на клавиатуре пульта невообразимую гамму: корабль слегка тряхнуло. По инерции он еще соблюдал вертикальное по отношению к поверхности планеты положение, и это спасло его от полной катастрофы.

— Четные полный! Убрать третий! Аварийные — пуск! Амортизаторы!

И снова пальцы Шумского забегали по клавиатуре. До поверхности оставались считанные сотни метров... Корабль дрожал от напряжения тормозных двигателей и сопротивления гигантских парашютов. Резкий толчок, оглушающий скрежет — и первозданная тишина...

— Кажется, сели,— облегченно перевел дух Манаев.— Ну и реакция у тебя, Вадим. Уже три года с тобой в рейсе и не подозревал, что при твоей флегме можно работать с такой быстротой.

— Хочешь жить — умей вертеться, как говорил наш наставник. Я ведь ученик Дюрского.

— Ах, вот оно в чем дело!

— Он нас доводил до изнеможения, отрабатывая эту самую реакцию, но он же научил нас и расслабляться. Непременно после каждой команды. Хотя бы на секунду...

— Мне рассказывали о его системе. Ну, давай сначала осмотримся.

Манаев включил видеоантенну, и на экране медленной панорамой развернулась, окружающая местность. Корабль из-за большой скорости при торможении опустился более чем в ста километрах от намеченной точки, почти у подножия гор. Здесь ровная поверхность плато осложнялась то уплотненными холмами, то рассекалась глубокими оврагами, то вспарывалась острозубыми скалами.

— Не хватало нам еще сесть на такую,— кивнул Геннадий Петрович на скалу, поднимающуюся над равниной в виде средневекового замка с башнями и колокольнями.

— Боюсь, что так оно и есть,— хмуро заметил штурман.— От этого и скрежет...

Манаев сокрушенно мотнул головой, ткнул пальцем в пульт управления, выпуская зонд.

— Сейчас посмотрим...

Едва раскрылась антенна зонда и еще не утихла рябь от настройки, а они уже поняли, что Шумский, к сожалению, не ошибся.

Поправив резкость, капитан долго и сосредоточенно осматривал корабль со всех сторон. Между двумя огромными лапами амортизаторов, как раз там, где помещался отказавший в последний момент третий двигатель, виднелась груда развороченных гранитных глыб, но и сам двигатель являл груду смятого металла, не говоря уже о тонко отшлифованном параболическом зеркале отражателя...

— Что же теперь будет, Петрович? — тихо спросил Шумский, глядя на покрытые в местах изгибов побежалостью металлические конструкции, изготовленные из сверхчистых разностей вольфраматов.

— Все, Аркадьевич, все...— неопределенно махнул рукой капитан и, пошатываясь, вышел из рубки...

После наружного осмотра всех повреждений оказалось, что третий двигатель пришел в полную негодность и восстановить его уже не представлялось возможным. Нужно было менять его полностью на запасной, но такая замена обычно производилась в открытом космосе в условиях невесомости, которая обеспечивала сборку многотонных конструкций без специальных подъемных приспособлений и к тому же в полнейшем вакууме и идеальной чистоте. Сборка мощных главных двигателей на поверхности планет казалась практически неразрешимой задачей. Даже на Земле при всей ее технической оснащенности никто не ставил подобного решения, но другого выхода у исследователей не было и Манаев усадил за расчеты весь технический персонал корабля, предоставив научной части экспедиции заняться исследованиями окрестностей.

С самого начала стало ясно, что ремонт продлится неопределенно долго, в любом случае несколько лет, а возможно, и больше. Суточный ритм планеты явно отличался от земных суток, и если команда корабля, несущая привычную вахту, не чувствовала этого, то выходившие на поверхность исследователи сразу ощутили множество неудобств: часы сильно отставали, уже на третий день обеденное время переместилось на сумерки; в другой раз увлекшиеся исследователи, задержавшиеся до сумерек, вдруг обнаружили, что на корабле уже утро: большая продолжительность суток требовала и более длительного сна, но исследователи, привыкшие к земной мере, спали, как обычно, семь-восемь часов и скоро почувствовали хроническое недосыпание. Выход был единственным: провести точный расчет местных суток и разработать календарь, приемлемый для землян. Расчет календаря взял на себя начальник экспедиции астроном Елагин. Кроме того, в комиссию по созданию календаря вошли астрофизики Левин, психолог Штапова, историк Климов и врач Кантемир.