Глухая орбита вечности - [15]

— Примерно та же.

— Ну, дорогой мой, тут можно винить только случай. Какое-то дикое невезение. Один шанс из ста тысяч и тот оказался наш. Надеюсь, записи потока сохранились?

(ЧАСТЬ ТЕКСТА ПРОПУЩЕНА)

— Спасибо, Геннадий Петрович. Все целы. И плазма была. Только чуть задела. Успели уйти.

— Вот оно что,— на лице Манаева выступили капельки пота.— Хорошо, Рэм Лазаревич, отдыхайте.

Машинально оглаживая подлокотники кресла, капитан осмысливал неприятную новость. За все время полета у него не было более скверного настроения. Не хватало только этого завершающего штриха в общей, и без того безрадостной картине...

— Давай все-таки поедим сначала, Петрович.

Шумский протянул расстроенному капитану обед.

— Ты понимаешь, была плазма.

— Понимаю, не ребенок,— усмехнулся штурман.— Скорее всего потому и отказал двигатель.

— Но ведь и третий может в любой момент пойти вразнос!

Ешь, Петрович. Держится пока. Да прими таблетку. Как раз в таких ситуациях помогает.

Левин выбрался из тесной геофизической рубки и спустился в общий зал.

— Рэм Лазаревич, долго ли будем сидеть в этой мышеловке? — подскочил к нему нетерпеливый Седельников.

— Что-то около трех суток, Володя. Точнее справьтесь у Плещеева. Он делал расчеты.

Левин нашел свободное кресло и, откинув спинку, тяжело опустился в него. Географ пошел было за ним, но на его пути выросла фигура Николая Никишина.

— Володенька, говорят, ты на Земле почти год работал с дельфинами?

— Ну и что? — ожидая подвоха, Седельников нащупывал глазами другой проход между рядами кресел.

— Да так,— выразил на своем лице неподдельный интерес Никишин.— Я слыхал, что они обладают удивительной потребностью к информации, прямо жаждой какой-то?

— Ну, есть у них такое качество. Что еще?

Никишин заговорщически поманил его пальцем и когда тот приблизился, сказал ему шепотом:

— Тогда понятно, откуда у тебя такая нечеловеческая бесцеремонность!

Седельников удивленно приоткрыл глаза, похлопал длинными ресницами и, втянув голову в плечи, побрел на свое место.

— Что ты ему сказал? — спросил с любопытством наблюдавший за этой сценой десантник-универсал Ефим Жеренкин.

— Я ему сказал,—с полной серьезностью в голосе ответил геолог,— что любопытство большой порок, в отличие от скромной любознательности.

Сидевшие рядом зоолог Марина Волынцева и ботаник Зиннаида Астужева прыснули от смеха, а Жеренкин только поскреб от смущения затылок.

— Внимание! — как всегда неожиданно раздался голос капитана.— До выключения двигателей минута тридцать одна! Всем пристегнуться. Жеренкину и Арбатову подключать искусственную гравитацию от первого основного, минуя главный энергоцентр. Омелину провести радиационную разведку от защитного до рубки управления. Помощнику Брагинскому и второму штурману Стоеву приготовиться к вахте. Костюмы повышенной защиты.

— Пошли, Тихон,— хлопнул по плечу охотника Жеренкин.— Дождались и мы своей очереди.

Заканчивались четвертые сутки с тех пор как космический корабль благополучно вышел на орбиту четвертой планеты. Впрочем, благополучие это оказалось весьма относительным. Орбита представляла вытянутый эллипс, и в перигее корабль попадал в верхние, весьма разреженные слои атмосферы. Такая орбита была весьма удобной для исследования планеты, так как позволяла витропланам почти без затрат горючего опускаться на поверхность планеты, но именно в этих точках оказалось невозможным производить ремонтные работы, а это сильно усложняло график восстановления главных двигателей. Сверх всего, от сопротивления слоев атмосферы в точках перигея снижалась скорость корабля и торможение должно было быстро прогрессировать.

Рассчитав все варианты, Манаев убедился, что прежде чем корабль войдет в плотные слои атмосферы, они закончат установку первого основного двигателя и будут иметь возможность для полноценного маневра.

С другой стороны, предварительное исследование планеты позволяло капитану оценить их дальнейшую судьбу. Если на планете присутствуют уран, изотопы сергения и туллий, то проблема получения тяжелых изотопов антисергения не составляла больших трудностей, в противном случае, они в лучшем варианте могли достичь солнечной системы лишь к исходу собственного порога жизни, не говоря уже о том, что путешествие могло окончиться вечным заточением в стенах корабля. Раздумывая об этих сложностях, капитан не очень внимательно слушал доклад астронома Елагина об обстановке на планете, и только взрыв энтузиазма в зале вернул его к действительности. Манаев поднялся.

— Спасибо, Степан Иванович, за интересные расчеты. Давайте теперь поговорим о программе исследований, но прежде всего я должен поблагодарить всех за добровольный аврал, благодаря которому мы могли с вами собраться в нашей уютной кают-компании.

Горячие аплодисменты и довольные улыбки сообщили Манаеву о настроении исследователей куда больше краткого доклада психолога Штаповой.

— Я, пожалуй, больше всех вас заинтересован в немедленном изучении планеты и прежде всего ее природных ресурсов.

Новая волна энтузиазма прокатилась по залу кают-компании. Манаев поднял руку. Аплодисменты стихли.

— Но, товарищи, как командир корабля, я несу ответственность за выполнение задачи экспедиции в целом и прежде всего за ваше благополучное возвращение. Ситуация на сегодня сложилась такая, что все силы мы должны бросить на восстановление первого двигателя.